Гномий Клинок

Однако когда до вожделённой цели осталось не больше двух домов, в неё внезапно полетели цепи, свитые в гигантские сети — Грею ждали. Она рванулась, пытаясь подняться в воздух — но цепи натянулись, удерживая мощное тело. Вперёд торопливо вышел пожилой раконец — и нам нем была надета хламида священнослужителя. Он торопливо заговорил, подняв вверх руку — и это были слова не молитвы, а заклинаний. Цепи моментально раскалились, послышалась вонь палёной чешуи, драконесса рванулась — два из четырёх крюков не выдержали, метал раскалился докрасна, став малиновым — и огромное тело рухнуло на каменные плиты мостовой, корчась от невыносимой боли.

Священник усмехнулся, однако заклинаний читать не перестал — он наслаждался видом корчащегося от боли дракона у своих ног. Окружившие его стражники замерли, упиваясь невиданным зрелищем — как сгорает заживо от зачарованного метала осколок триединого — о, на это стоило посмотреть!

По одной улочке на крики вышел пожилой раконец. Когда-то высокий и статный, он шёл с трудом, опираясь на тонкую палку, оглядывая подслеповатыми глазами огненное зарево на обычно спокойной улочке.

— Что здесь случилось?

Один из стражником небрежно отмахнулся от тщедушного старика — тот отлетел к стене, где мешковато упал на колени, чудом не выронив свою палку.

— Иди себе. Убогий. Выдели вам пенсию — с голоду умереть хватит, так доживай свою никчёмную жизнь, пока можешь, и не лезь в дела молодых и сильных! Вас бы всех усыплять, как станете нетрудоспособны — нет, цацкаются с вами, выделяют какие-то крохи… — Стражник заржал и повернулся в сторону корчащегося от невыносимой боли дракона.

— Это точно. Пока был молод и силён — ценили и уважали, такие как ты, мои портреты на стену вешали — известный воин, победитель многих состязаний и боёв. А теперь — никому не нужный ветеран, и все вздохнут с облегчением, когда он наконец умрёт. А ты знаешь, сынок, как умирают ветераны?

Старик, опираясь на палку, с трудом выпрямился — и оказался на голову выше молодых стражников. Он подхватил посох — и, как копьё, метнул его в священника. Случайный прохожий, он не знал, что происходило на площади — но, доведённый до предела грубостью властителей, выступил против них, инстинктивно угадав в пленённом чудище своего союзника. Грубая, зато пущенная умелой рукой палка с острым наконечником, которым ветеран собирал мусор в парке, пролетела между доспехами стражников, впившись в ничем не защищённое тело святоши-мага — и пробила его насквозь! Тут же несколько мечей впились в дряхлое тело старика, не несколько мгновений вспомнившего, что он воин. Тот обмяк, пошатнулся, однако прежде чем утомлённая душа покинули терзаемое острыми клинками тело, губы успели шепнуть:

— Ветераны всегда умирают в сражении!

И ответом ему был рёв разъяренного дракона, в клочья рвущего ловушку, без поддержки мага ставшую простым металлом. Фиолетовое пламя вспыхнуло столбом, озаряя притихший город, камень плавился и тёк, а тщедушные фигуры стражников напрасно пытались ускользнуть от разъярённой драконессы. Замысловатый шпиль пытался выплюнуть какой-то сгусток тёмного огня — но тут же был сметён ударом не на шутку разошедшейся Греи.

Здание ратуши, подожженное огненным дыханием горело всё и сразу: горел камень, горел мрамор статуй, горели бегавшие в поисках спасения правители, и даже рыбы в изящном бассейне кипятились от плавящегося камня изящных бортиков… Огненный ров окружил здание властителей, и никто из собравшихся в нём не уцелел — всё погребла бешенная ярость вышедшей из себя драконессы…

Темнота. Меч покоится за спиной, «что бы не мешать пробуждению гномьей крови», как он ехидно заметил — а Элан осторожно стучит тупым концом кирки по камню, повторяя отметины, сделанные несколько веков назад. Древняя рукоять, вытертая до блеска мозолистыми руками народа молотов за столетия до прихода человека, удобно скользит в пальцах, словно лаская долгожданного хозяина. Звук породы глухо кашляет, сообщая: за ним — гранитная пустота, без примесей и вкраплений. Элан терпеливо идёт дальше, захваченный непонятным ему самому чувством — тут и вспыхнувшая в нём жажда кладоискательства, и нетерпеливое желание поскорее закончить работу, и ещё — сладкое и щемящее чувство нужности, правильности того, что происходит. Словно там, наверху, все волнения и воины — пустое и наносное, все проблемы — искусственны и неприличны, создаваемые одними людьми другим ради сиюминутных прихотей. Здесь же, в поту и пыли, рождалась ещё одна частичка прекрасного, призванная сделать мир хоть чуточку, но лучше. И пусть уходят и гибнут народы, однако кристалл астралита, который — Элан, знал, чувствовал, ему суждено найти, будет сиять в веках неярким светом надежды…