Гномон

«В одной стране у подножия горы есть деревня, в ней живет брадобрей, и он бреет в деревне всех мужчин, которые не бреются сами. Бреет он себя или нет?»

Пока вы обдумываете ответ, я тоже подумаю. То, что я вообще в сознании, что-то да значит. Я ведь должна быть в отключке, пока они потрошат мой мозг и переиначивают мои личные, приватные настройки. Им плевать на приватность. Когда-то давным-давно в Европейском союзе это было базовое право личности, но американцы считали, что свобода слова всегда и везде намного важнее. Эти технологии пришли из Америки. А с ними – политические и общественные взгляды небольшого числа инженеров – преимущественно белых мужчин. Этакая неизученная смесь привилегированного анархизма и академического идеализма. Личная безопасность – одно, ее надо защищать правом на ношение оружия и запретом на несанкционированный обыск, а владеть собственными данными – опасно и асоциально. «Свобода» вдруг начала означать не свободу действий, а свободу не платить, брать бесплатно – и такая подмена, несомненно, порадовала всех авторитаристов планеты.

Да, где-то там, при свете дня, они считывают верхние слои моих мыслей, роются в грязном белье моего сознания в поисках самых постыдных секретов. Понятия не имею, что они рассчитывают найти. Может, какой запоздалый, но знойный роман с роковым террористом? Ну, удачи им в этом деле.

Никому не по силам победить машину, в конце концов она всегда одерживает верх. Многие пытались, и все потерпели поражение – психологи, психометристы, психопаты; телепаты и гипнотизеры, иллюзионисты, шпионы и разведчики, даже шизофреники и параноики. Только одна женщина была близка к успеху – сумасшедшая. Так написано в документах: сознание, обращенное внутрь себя, прыгает мячиком в черепной коробке и отскакивает от стенок. Слишком много информации, слишком бурный поток сигналов между полушариями. Предписано радикальное вмешательство – и в конце концов она оказалась настежь открыта машине, будто та нарезала ее личность на страницы, пришила их к хребту и начала перелистывать. Потом ее вернули в широкий мир – уже с правильно работающим мозгом, и ей пришлось начать новую жизнь, потому что она стала другим человеком. Ни одно из ее прежних знакомств, ни одна привязанность не пережили насильственное излечение. Да и как? Теперь, когда эта женщина стала нормальной, все они потеряли смысл. Она стала странной, другой. Бедную бледную Анну выпотрошили. Мне она нравилась. Из всего, что было, этого я хотела бы избежать.

Нет, если ты оказалась в этой комнате, уже нет стен настолько высоких, чтобы сдержать машину. Если потребуется, она тебя подменит, займется регулированием, позаботится, чтобы твое сердце билось, а легкие наполнялись воздухом. Машина тебя убьет, но сохранит жизнь, пока будет чинить. Так все устроено.

Если только…

Но нет никаких «если». Машину невозможно одолеть изнутри.

Но предположим – чисто теоретически, – что я смогу. Вдруг я подобрала неожиданный список навыков и выстроила на ходу путаный план, которого никто не мог предвидеть, потому что нужно дойти до крайнего отчаяния, чтобы его придумать, и сойти с ума, чтобы поверить в реальность его исполнения?

Абсурдная мысль. Свидетель – не комиксовый робот-злодей с большой красной кнопкой на постаменте и надписью «НЕ НАЖИМАТЬ». Это сеть, окруженная многослойнейшей защитой, миллионы и миллионы строк программного кода, экосистема допросов и внешнего наблюдения, почти идеально приспособленная впитывать то, что нужно, и отбрасывать ненужное. Нельзя от него защититься, как нельзя взмахом руки отогнать армию или нейтронную бомбу.

Но что, если я смогла?

Тогда я сумасшедшая либо идиотка. Возможно, закончив со мной, они смилостивятся и слегка подправят мою самооценку, чтобы в будущем я выбирала себе в противники драконов подходящего размера. Таких, которых мне по силам победить. Но никому не по силам одолеть машину. Так говорят.

Правда, имеют в виду, что до сих пор это просто никому не удавалось.

* * *

Ну как дела с брадобреем? Нет ответа? Тогда можно подумать о более практичных вещах: похоже, раз они меня не слышат, а я в сознании, жива и могу, по крайней мере, частично слышать их, я сейчас думаю в какой-то скрытой нейронной сети, вроде ментального тайника, построенного на другой структуре связей мозга. Мозг – сложная штука. Если порезать его в одном направлении, получится одно воспоминание, в другом – нечто совсем другое, закодированное теми же клетками. Только не надо его резать, конечно. Вообще не надо. Это плохая идея.

Даже если на время забыть неврологическую этику, сама способность быть более чем в одной структуре одновременно позволяет мне спрятаться на просторах мозга, расположить их так, чтобы они были повернуты к остальным моим частям под другими углами. По сути, я стеганографически скрыта в собственных мыслях. Я разорвалась на части, чтобы остаться целой. Если они хотят узнать то, что знаю я, сначала им придется собрать меня заново.