Вышедший победителем Фердинанд предпринял быстрые действия против своих врагов. Широко распространившиеся чистки привели к искоренению богемской церкви. Габсбурги также начали тщательно спланированную пропагандистскую кампанию по дискредитации и Фридриха, и розенкрейцеров. До нас дошли памфлеты и сатиры, изображающие их убегающими в жалком, униженном состоянии. А розенкрейцерский девиз — «Sub umbra tuarum alarum, Jehovah» («Под сенью твоих крыл, Иегова») — был едко спародирован листовками, где изображались крылья, такие же, как у орла на гербе Габсбургов. В Германии силы Контрреформации также развернули ожесточенную, очень интенсивную охоту на ведьм, пытаясь увязать герметическую магию розенкрейцеров с колдовством, этим постоянным пугалом раннего периода Новой истории.
Самая любопытная из этих пропагандистских кампаний состоялась во Франции. В 1623 году по всему Парижу появились плакаты, возвещавшие прибытие «главного колледжа братьев Розового креста», которые «собирались видимым и невидимым образом присутствовать в этом городе». Появившийся в том же году памфлет носил название «Ужасные пакты, заключенные между дьяволом и поддельными невидимыми».
Эти объявления стали сенсацией, хотя, как позволяет предположить именование «невидимые», ни один член ордена Розового креста никогда не появлялся на публике — ни во Франции, ни где бы то ни было еще. Даже до падения Фридриха розенкрейцеры никогда не являли себя в открытую, несмотря на многочисленные горячие просьбы. Поэтому их стали именовать «невидимыми».
Если полагать, что розенкрейцерское движение лишь стремилось способствовать успеху курфюрста Пфальцграфа как защитника протестантского дела, то устремления братьев можно счесть бесплодными. Но более внимательное изучение текстов раскрывает более глубокую цель. В начале «Предания» читаем:
«Гордость и жадность образованных столь велика, что она не позволит им договориться между собой; но если бы они объединились, то они могли бы на основе всех тех вещей, которыми в этот наш век Бог столь обильно одаривает нас, составить
Был ли этот текст написан как результат мистического озарения или вызван полетом фантазии, он вызывает настоящее удивление. Эти несколько изогнутых в спираль строчек представляют интеллектуальную программу, в соответствии с которой западной цивилизации предстоит развиваться в течение следующих четырех столетий; по сути, мы продолжаем следовать ей и сегодня. Они высмеивают избитую схоластику своего времени — «папство, Аристотеля и Галена» — и призывают выработать «совершенный метод», который подразумевал бы чтение «книги Природы» непосредственным образом, а не через замутненные линзы древних текстов. По сути, тут представлен фундамент современной науки.
Этот отрывок покажется еще более поразительным, если мы примем во внимание, что два человека, имеющие наибольшее отношение к рождению научного метода, были тем или иным образом связаны с розенкрейцерским движением. Одним из них был английский философ и государственный деятель Френсис Бэкон (1561–1626). Бэкон отрицательно относился к метафизике своего времени, уподобляемой им паутине, красивой и запутанной, но в конечном счете ни на чем не основанной. Он призывал к применению более точных методов экспериментирования, чтобы научные теории могли основываться на подлинном опыте, а не на отвлеченных спекуляциях. Бэкон проповедовал то, что он именовал «великим восстановлением», — систематическое исследование природы, которое позволило бы человеку восстановить связь с (и власть над) природой, существовавшую до грехопадения. Бэкон был тесно связан с розенкрейцерскими течениями. Как отмечает Френсис Йейтс, «фигура Бэкона появилась за рамками герметической традиции, а также за границами ренессансной магии и каббалы, он прикоснулся к ним благодаря посредничеству подлинных магов».