Гностики, катары, масоны, или Запретная вера

Я не имею здесь возможности исследовать все моменты, связанные с этим интригующим фрагментом. Но в главе 1 я указал на тот почти всеми признанный факт, что оригинальное окончание текста Марка, где говорится о событиях после воскрешения, был утерян. Следует также отметить, что ученых давно уже поражала крайняя отрывистость повествования Марка в плане его переходов от одной истории или сцены к другой. Эти факты могут указывать противоположный смысл реальной ситуации в отличие от описанной Климентом: возможно, Марк сначала написал текст, включавший в себя значительное число тайных учений, но позже он был отредактирован самим Марком либо кем-то еще для общего пользования. В любом случае это может послужить объяснением лакун в тексте и отрывистости повествования. Какие бы заключения мы ни решили вывести из этого фрагментарного письма, следует сказать, что более известные работы Климента открывают нам человека огромной учености и миротворческих наклонностей. Хотя Климент и выказывал презрение наиболее сомнительным элементам греческой религии — ее оргиастическим ритуалам и недостойному поведению богов, — он восхищался греческой философией и предпринимал попытки интегрировать ее в нарождающееся ортодоксальное христианство. Его писания полны цитат — не только из Библии и известных языческих авторов, таких как Гомер и Платон, но и из многих других, фрагменты которых дошли до нас только потому, что Климент цитировал их в том или ином месте. И хотя Климент и находит острые слова для гностиков, он предоставляет гносису место в своей теологической системе и доказывает его совместимость с сущностью христианской веры.

Рассуждения Климента во многих отношениях схожи с теми, что характерны для классических гностических школ. Он часто подчеркивает необходимость скрывать подлинный смысл христианской доктрины, используя для этого символы и аллегории. Он выделяет три опорных основания в человеческом роде: «язычников», «верующих» и гностиков, что в какой-то степени соответствует гностическому делению человечества на телесную, психическую и пневматическую части. Более всего Климент щедр на хвалы истинным (то есть принадлежащим к ортодоксальному христианству) гностикам — «тем, кто знает Бога». Гностик — это имитатор Бога, терпеливый, владеющий собой, безразличный к боли и нищете и готовый в случае необходимости принять мученическую смерть. Помимо этого гностик — человек веры. «Гностик… определяется верой». Более того, «вера — это нечто превосходящее знание».

Подобно другим Отцам Церкви, Климент отвергает «ложный гносис», который, по его утверждению, принес подлинному гносису плохую репутацию. В теологическом плане самым затруднительным моментом явилось то, что гностики отказывались идентифицировать Бога Ветхого Завета с любящим Отцом, описанным Иисусом. Но Климент также осуждает их сексуальные нравы (которые, с его точки зрения, либо слишком распущенные, либо слишком строгие — в каждой секте по-разному), их презрение к телу и отвержение ими отдельных писаний, таких как Послания Тимофею. (Надо сказать, что современные ученые согласны с гностиками в том, что эти послания ошибочно приписываются Павлу.)

Однако за всем этим скрываются более глубокие разногласия, намного более фундаментальная основа водораздела, чем простые разночтения отдельных вопросов доктрины и духовной практики. Я уже намекнул на это, говоря, что для Климента вера выше знания. Это основной пункт, по которому расходятся ортодоксальное христианство и гностицизм. Для Климента, как практически для всех ортодоксальных христиан, вера является основным условием: сначала веруй, а потом познаешь. Для гностика вера является вторичной, она выступает лишь облегченным средством до тех пор, пока не обретешь знание — непосредственное опытное знание, составляющее основу гносиса.

Вне всякого сомнения, это служит объяснением известного высокомерия гностиков, за которое их столько поносили. Они не желали ставить веру впереди знания; они считали, что-либо ты познал, либо нет, и вера является лишь станцией на пути, а возможно, просто обходным путем. Для обычных верующих такой тип отношения к их установкам должен был представляться своего рода снисхождением. Во многом это объясняет сложившуюся судьбу гностических школ. Поскольку гностики в конечном счете доверяли лишь своему собственному опыту, каждый из них видел космос в несколько отличающемся виде; нельзя было отыскать двух гностических учителей, излагавших бы в точности одну и ту же доктрину. Во многом поэтому организованная иерархия для них была не только не нужна, но и в определенном смысле невозможна. Поскольку они не желали выказывать свое доверие церковным властям * или теологическим партийным линиям, они не могли организовать институции, которые смогли бы составить конкуренцию образовывавшейся католической церкви. Так что в итоге они исчезли.