Гоан трип

В трансперсональной психологии, изучающей подобные опыты в измененном состоянии сознания, такие случаи называются бед-трипами (что в переводе с английского означает «плохое путешествие»). Трип вообще означает своеобразное путешествие в мир бессознательного. Человек, отправляющийся в это приключение, никогда не знает наверняка, как там будет, что с ним произойдет в ходе этого, и чем все закончится. Уровни погружения также бывают разные: от неглубокого бултыхания на поверхности своего личного подсознания до глубинного выхода в область коллективного бессознательного или, иначе, того, что в современной психологии называют трансперсональным пространством.

Это понятие ввел чешский психиатр Станислав Гроф, который посвятил многие годы исследованию таких психоделических путешествий и даже изобрел метод вхождения в это состояние без применения каких-либо психотропных веществ, исключительно с помощью специального дыхания и правильно подобранной музыки. Им были тщательно исследованы различные вариации трансовых странствий, на основе чего были составлены некоторые классификации и закономерности таких процессов. Согласно его теории, бед-трип – это тоже очень удачный процесс. Он отличается от обычного тем, что в ходе него человек переживает негативные чувства, тогда как при обычном погружении люди, как правило, наслаждаются яркими фантазийными картинками и всевозможными гранями блаженства. Между тем негативные переживания, согласно Станиславу Грофу, – это необходимая встреча человека с чем-то важным в его бессознательном, что является глубинным барьером, не позволяющим ему осознавать свою целостность и единение со Вселенной. Такая встреча обычно сопровождается непонятными страхами, беспокойствами, внутренней душевной болью и тому подобными состояниями, как раз всем тем, что я пережила в своем трипе по полной программе. Лучшее, согласно Грофу, что может делать человек в подобном состоянии, это смело идти в такой опыт, добросовестно проживая и осознавая в себе эти чувства, продвигаясь, тем самым, вперед в своем развитии, навстречу светлому и самому прекрасному в нашем существовании.

Такова теория по поводу пережитого мной опыта. В нем я действительно столкнулась со всем самым кошмарным, что только можно было помыслить. Временами мое человеческое воображение даже не находило подходящих образов, чтобы хоть как-то нарисовать во внутреннем взоре то, что я ощущала в себе, и тогда я просто чувствовала непреодолимую боль и муку, которая, казалось, не имела конца. Я честно следовала этому пути, до последнего надеясь увидеть свет в конце ужасного туннеля. Но свет не появлялся. Никакого просветления не наступало и после завершения моего бед-трипа. Только через несколько дней после этого опыта, когда мы с Мишей вновь рискнули устроить себе небольшой психоделический эвент, на меня снизошло нечто светлое, ясное и неописуемо мудрое. Основные же последствия этого события дошли до моего осознания значительно позже, спустя несколько месяцев после возвращения домой.

Среди описанных состояний во время погружения были образы разрывающихся масок моего Эго. Тогда они представлялись мне в виде слоев змеиной кожи, которые прочно упаковывали мое существо во множество социально приемлемых ролей. Они предоставляли мне некий достаточно большой, но весьма ограниченный спектр возможных моделей поведения и реагирования на воздействия окружающего мира. Психотерапевтическими практиками из года в год я планомерно расширяла спектр этих проявлений, открывая в себе все больше и больше внутренней свободы. Лучшим индикатором моего движения в этом направлении были, как ни странно, занятия импровизационными танцами. Я помню, как изначально мой танец был весь пронизан штампами и вычурными позами, которые мне почему-то казались очень красивыми. Затем, когда я проработала множество своих страхов и внутренних запретов, мой танец стал намного ярче, откровенней и разнообразней. Вместе с ним, разумеется, менялась и моя повседневная жизнь, просто не настолько очевидно. Последние годы мой танец можно было бы смело назвать безупречным, настолько он был свободным и творческим в сравнении с тем, что было вначале. Между тем, несмотря на большое разнообразие форм, он по-прежнему оставался конечен в богатстве проявлений. У меня была наработана огромная палитра возможных движений, с помощью которых я передавала характер музыки. Но как бы я не старалась, этот танец всегда оставался моим, он состоял из узнаваемых движений и, главное, в нём фигурировали всё те же образы и состояния, которые мне присущи. В нем не было чего-то по-настоящему нового. Когда я вернулась из Гоа и начала танцевать, то сама изумилась тому, как легко мне удавалось просто растворяться в музыке. Я перестала создавать свой танец под рождаемые ею звуки, а просто становилась ею. Поток совершенно новых для меня образов и состояний легко выражался в самых неожиданных и потрясающе ясных движениях. Эти движения не были моими, поскольку в момент такого танца меня самой, как таковой, не было. Это были движения самой музыки.