Гобелен с пастушкой Катей. Книга 7. Катя & 2/3

Лариса пробыла в больнице неделю, вернулась тихая и задумчивая. Через несколько дней, накануне свадьбы, поделилась с матерью и сестрой, в состоянии сердечной боли поведала, что за причина довела её до желания расстаться с жизнью. Родные испытали следующее потрясение, однако по настоянию докторши сделали вид, что понимают и сочувствуют.

Нестерпимую обиду, как оказалось, Ларисе нанесла Кривая Моника, недавно вернувшаяся в отечество и прежнюю школу. В дальней стране пребывания Юля Белоусова прожила с родителями много лет, училась в международном лицее, овладела французским языком в совершенстве и добровольно приняла имя «Моник» взамен архаичной «Жюли», с которой не согласились подружки, они также признали, что Моник звучит лучше и отлично подходит стильной русской девушке. Отчего Юля предпочла обидную кличку в качестве нового имени, никто не знает, объяснить, наверное, смогла бы докторша Лидия Тимофеевна, но её никто не спросил.

Итак Юля вернулась с триумфом под именем Моник, в довершение к тому с почти сложившейся карьерой. В лицее она проявила незаурядные способности к рисованию и основала на школьном уровне мастерскую по дизайну модной одежды, имела успех, дошедший до бывшей метрополии. На каком-то конкурсе в Париже(!) рисунки и модели Моник Белюз заняли энное место и получили поощрительный приз, а сама Юля – приглашение на дальнейшую учёбу в город Лион, славный текстильными традициями. В недалёком будущем Юля-Моник, собиралась поступать в текстильный институт в Москве, после чего ехать по обмену в Лион.

Стоит ли говорить, что успехи давней соперницы стали Ларисе поперёк души, наверное, не стоит. Однако последняя капля пролилась в душу Лары неожиданно и переполнила чашу горечи. Одним пасмурным утром класс вызвали на медицинскую диспансеризацию для составления карты 286, которая требовалась для поступления в высшие учебные заведения. Девочек собрали в отдельное помещение, попросили раздеться до пояса и пустили по врачебному конвейеру для осмотра. И вот, сидя у стола, где мерили кровяное давление, Лариса поймала на себе любопытный взгляд Юли-Моник. И не просто на себе.

Наряду с многими достоинствами внешности (она выросла красивой девушкой) Лара имела и тщательно прятала реальный недостаток. Грудь у неё осталась, мало того, что недоразвитой, но застыла в форме смешных рожек. Зрелище не радовало глаз и очень расстраивало обладательницу. Хотя родные уверяли, что со временем всё образуется, однако…

Однако на тот момент дефект оказался на виду и привлёк внимание Юли, которая, как нарочно, могла похвастаться практически идеальным бюстом. И вот, Юля-Моник глянула на Ларису, невольно опустила глаза для сравнения, затем на её подвижном лице выразилось изумление, мол, «неужели бывает такое?» И ничего более, однако для Ларисы оказалось достаточным.

Она ощутила себя уродцем на ярмарке, объектом нестерпимого глумления, причём со стороны той самой Кривой Моники, которая. Юля Белоусова, надо думать, глянула и забыла, но Лариса с того мига стала испытывать душевные страдания, вскоре доведшие девочку до нежелания жить дальше. Под занавес Лариса объяснила, что доктор Лидия Тимофеевна пообещала заняться её гормональным балансом и помочь исправить грудь всеми возможными способами, так что будущее не совсем безнадёжно.

Мать с сестрой не стали ни порицать, ни смеяться, напротив рассыпались в сочувствии и пообещали себе заняться душевным балансом Ларочки в первый незанятый момент. Обе поняли (с посторонней помощью), что преступление Юли-Моник не идёт в сравнение с тем, что они обе оказались не в курсе внутренней жизни Ларисы. Невнимание близких чуть было не привело к непоправимому, хотя врачиха имела мнение, что попытка суицида была задумана скорее в целях привлечь внимание и напугать. Хотя кто знает? Если бы они прождали дольше или дома никого не случилось…

Покамест Лариса получила первый ощутимый дивиденд, старинное кольцо с пламенно-розовым турмалином. Двоюродная бабушка Маня, тётка матери намеревалась сделать подарок к свадьбе старшей племяннице, однако мать и сестра уговорили переадресовать турмалин. Изделие итальянского мастера насчитывало сотню лет, заключалось в дорогую оправу и носило семейное название «Пламенный ангел», почти В. Брюсову. В рамке витого золота сидел гравированный камень с насыщенным переходом цветов, являвший женское лицо в вихре взметнувшихся кудрей, бесспорный модерн конца прошлого века.