Гобелен с пастушкой Катей. Книга 8. Потерянная заря

– Да, крошка, ты совсем плоха, как я посмотрю, – заметил Валька. – Что умерла давно ваша Ольга Славич, не стоит искать. Тебе выслали предупреждение, знают, где ты живешь с семьей, ничего личного, только бизнес. Потому имею срочный вопрос и повторяю: кто у тебя здесь был и что сказал? У этого кого-то испорченное воображение, его самого следует предупредить без особых церемоний.

– А Мельники? – спросила я зачем-то. – Им-то что сказать?

– Черт с ними, потом подумаю, – сказал Валька. – Итак?

– Кирилл Аврорский, муж Ольги Киреевской, был у меня сразу после нее, сказал, что Ольга Славич с женихом унесли ценный камень из коллекции, – добросовестно припомнила я. – На даче…

– Дальше! – потребовал Валька.

– Послала искать по наводкам, – созналась я. – В музей МГУ, узнать про камень.

– Нашла? – осведомился Валька. – Делилась с кем-нибудь?

– Ничего подобного, слухи, домыслы и догадки, – честно сообщила я. – Чем делиться?

– Хрен с тобой, золотая рыбка, – резюмировал Валька. – Теперь отдыхай. Тебя отсюда надо эвакуировать вместе с парнем, инкуба можно оставить на страх врагам, а я потолкую с этим Аврорским по-свойски. Пока лежи, сам организую ответную акцию, и вообще валила бы ты отсюда подальше рисовать страшный суд Бог знает куда. Тут за тобой не уследишь, даже при смерти ухитряешься всех поставить на уши.

– Спасибо, Валя, ты настоящий друг, – сказала я, затем, скорее всего впала в забытье, потому что ничего существенного не помню.

Очнулась я к концу дня, светило низкое зимнее солнце, а Ирочка собирала нас для перевозки к тете Рите и дяде Славе. Они тоже оказались у нас, папы с мамой уже не было, зато был племянник Славик, сын Ирочки. Он сидел с телефонной трубкой в руке и названивал по произвольным номерам, при этом иногда осведомляясь: «финьское молоко есть?». Пару раз он клал трубку в кроватку к Юниору, наверное, полагал, что «маленький мальчик» тоже нуждается в развлечении, не только в «финьском молоке».

Даже в неосознанном состоянии я догадалась во-первых, как Ирочка доставала пропитание для мелкого, а, во-вторых, что патриархальная расширенная семья уже состоялась, и сейчас поедет в полном составе на новую квартиру. Однако причины отодвинулись от следствий далеко, и о них я довольно долго не вспоминала.

Пока нас устраивали у тети Риты с дядей Славой, пока я медленно вставала на ноги и заново училась обращаться с Юниором, включая кормление «финьским молоком» в присутствии племянника, который давал советы и хотел попробовать и то и другое. То бишь желал давать мелкому бутылку, потом претендовал на свою долю и жаловался, что «парень опять всё выжрал, его можно из колонки заправлять…». Последнее выражение для Славика было внове, и я справедливо полагала, что набрался он от Миши. Существование в расширенной семье имело подводные камни и к ним следовало адаптироваться.

Тем временем Миша при помощи Ирочки развил бурную деятельность на ниве Страшного Суда и нас туда практически наладил. Меня никто не спрашивал, документы делались без моего участия, билеты в Лиссабон оформились с детской подвесной кроваткой, мелкого обследовал врач и признал пригодным к путешествию. Со мной были проблемы, пришлось написать отказ от медицинского совета и принять ответственность на себя, причем от Миши потребовали такую же бумагу, полагая, что я не вполне в сознании. Что соответствовало действительности.

Так прошло почти два месяца, и мы собирали чемоданы, не возвращаясь к обычному месту обитания. Там бывал Миша, он устроил себе временную мастерскую, Ирочка обещала прибраться после нашего отъезда, объяснила, что мне лучше этого не видеть.

Тем не менее, пришлось. Практически перед отъездом, дней за десять, возник Валентин. Я уже бодро передвигалась по городу, и друг назначил свидание в «Аргусе». Меня с трудом отпустили на пару часов, я прибыла на метро, что стало незабываемым приключением, в конторе меня поздравили, поспрашивали о состоянии нашего с Юниором здоровья, пожелали доброго пути и нескорого возвращения в отечество.

После торжественной части Валька завел меня в бывшее пристанище на ниве семейного утешения, теперь там расположился архив с секретариатом, но был временно удален.

– Попович объяснился, можешь читать рапорт, – объявил Валька, как только за помощницей Юлей закрылась дверь. – Но желает извиниться лично перед тобой.

– А кто это Попович? – вырвалось у меня. – Напомни, пожалуйста, Валя.

– Не обессудь, крошка, – сказал Валька, уселся в чужое кресло, усадил меня в бывшее мое и стал рассыпаться в извинениях. – Забыл, аз грешный, что с тобою намедни случилась клиническая смерть, после нее, понятно, произошли необратимые изменения. А я, болван, зову тебя для какого-то совета, извини, больше не буду, сам разберусь. Имел в виду мужика с поповской фамилией.