Гобелен

Офис — бывший гараж — находился за домом священника, от которого его отделял ухоженный сад, и имел отдельный вход. Здесь всегда было прохладно, поскольку тепло давал только маленький обогреватель. Мадлен постаралась сесть как можно ближе к нему, но так, чтобы не поджечь одежду. В комнате почти ничего не было, кроме письменного стола, старого диванчика и кучи книг. Членам священной лиги (так Мадлен называла коллег Питера), не одобрявшим его необычное стремление к уединению, он объяснял, что наставляет здесь своих юных учеников. А музыка, по его словам, нужна затем, чтобы помочь им почувствовать себя комфортнее. Впрочем, музыка, которая имелась у Питера, вряд ли могла заинтересовать подростков, не достигших того возраста, когда виниловые пластинки шестидесятых — семидесятых годов считаются «крутыми».

Это была келья для его ума, потому что именно в ловушку собственного сознания и попал Питер. Разве не так вышивальщица описывала своего друга-монаха? И снова Мадлен представила себе призрачную нить, соединившую ее и женщину, написавшую дневник. Может быть, это и правда нить из рунической паутины Евы… Мадлен вспомнила еще кое-что, сказанное Евой: «Возможно, если ты снова посмотришь на гобелен, ты поймешь лучше». Она инстинктивно взглянула на лежащий у ног рюкзак, где находился блокнот с переводом. Неужели Ева наделена еще и рентгеновским зрением? Но ведь она никак не могла знать о связи между гобеленом Байе и записями в блокноте Мадлен.

— Расскажи мне про Англию, — тихо, с сочувствием проговорил Питер, который наблюдал за ней.

Мадлен моргнула и сделала большой глоток водки. Как она откроет свой секрет Питеру — и нужно ли его открывать? Начать рассказ с двух недель, проведенных в Англии, а потом перейти к чаепитию с сестрами Бродер? Она чувствовала, как внутри растет протест. Речь шла вовсе не о ее доверии, потому что Питер был его достоин.

— Это было немного сюрреалистично… Мне скоро придется вернуться туда и закончить собирать вещи…

Знакомый комок в горле помешал Мадлен договорить слова, касающиеся Лидии. Питер заметил это и тактично сменил тему.

— Чем ты занималась полдня?

— Да ничем особенным. По правде говоря, я встретилась с предсказательницей. Она читает руны. Помнишь маленькое кафе, куда ты водил меня в прошлом году есть восхитительное жаркое из кролика?

— Хм. Мне казалось, ты в это не веришь.

— Мне стало любопытно.

— И что тебе стало любопытно — будущее? Я хорошо помню, как ты говорила: «Лучше ничего не знать». Кажется, это относилось к одной мимолетной связи… Дело в твоем новом увлечении, и ты заинтересовалась тем, что тебя ждет?

В голосе Питера появилась резкость, непонятная Мадлен. Ревность или неодобрение? Или просто дело в усталости и разочаровании?

— Нет. Смерть матери.

Горечь в ее голосе была непроизвольной, но заметной, и Питер смутился. Мадлен решила не обращать на это внимания, а выставить свой визит к Еве как нечто несерьезное.

— Не нужно строить из себя святошу, Питер. Мне казалось, что подозрительность церкви, касающаяся языческих ритуалов, относится только к колдовству. Предсказания судьбы совершенно безобидны!

— Я не согласен — они опасны. Я понимаю, что тебе сейчас нужна… поддержка, Мэдди, но ведь ты очень уязвима.

— Думаю, я справлюсь со своими проблемами. В любом случае спасибо тебе.

В ее голосе вновь прозвучала горечь. Впрочем, уже было пора возвращаться, не то она снова начнет критиковать Питера и то, что с ним сотворило его призвание. Мадлен так и не упомянула про дневник. Она решила, что сейчас для этого не самое подходящее время.

Когда Мадлен ехала в спускающихся сумерках в сторону Кана, она наконец поняла, что слишком долго цеплялась за воспоминания о прежних отношениях с Питером, о том, кем они были друг для друга, и эти воспоминания ее ослепляли. Теперь же она вдруг прозрела. На место близости не пришла «дружба», как она постоянно себе твердила. Наоборот, их разделила пропасть идеалов, вступивших в противоречие друг с другом. Питер никогда не изменится, он будет продолжать заглушать свою собственную боль и смятение спасением чужих душ. Он выбрал благородный путь, но Мадлен больше не могла делать вид, что поддерживает его.

Ее мысли постепенно вернулись к гобелену. Она вспомнила книгу о средневековой вышивке, которую нашла в доме Лидии. Мадлен прочла всего пару страниц, но успела понять, что королева Эдита и жена Вильгельма Завоевателя Матильда славились своим искусством вышивания. Но никто не знал того, что Эдита была к тому же умелой рисовальщицей. По правде говоря, этот факт поднимет настоящую бурю среди историков. Мадлен некоторое время раздумывала, не сообщить ли Розе о своем открытии. Как преподаватель истории искусств, временами феминистка и фанатичная поклонница самых разных тканей, Роза наверняка сможет сказать что-нибудь разумное. Кроме того, у нее по любому поводу всегда имелось собственное мнение.