Гобелен

— Как видите, мне не приходится особенно настаивать на том, чтобы мне продлили контракт, — сухо сказал Николас, проследив за взглядом Мадлен.

Он отошел в угол комнаты, где стояла скамья и все необходимое для приготовления чая и кофе.

— Кофе? — предложил Николас. — Настоящий, не растворимый, не беспокойтесь, — добавил он, увидев, что Мадлен колеблется. — Я не стал бы оскорблять нормандку, предлагая ненатуральный продукт.

Мадлен кивнула, и он принялся насыпать кофе в автомат, а потом включил кипятильник.

— Пожалуй, тут слишком много всего, — сказала она, указывая на столы с грудами книг и документов и бесконечные ряды полок.

Николас пожал плечами.

— Да, наверное. Но я уже привык.

Он залил кипящую воду в кофеварку и подошел к одному из столов.

— Я вам сейчас кое-что покажу.

Он взял один из пластиковых футляров и вернулся к Мадлен.

Затем вытащил из кармана пару хлопчатобумажных перчаток и натянул их. Пергамент, который он аккуратно достал из футляра, был исписан руническими значками.

— Вчера вы упоминали рунический алфавит, и я подумал, что вам будет интересно взглянуть на это. Для меня текст остается полнейшей тайной, хотя я знаю некоторые руны. Как вам, вероятно, известно, в те времена создать шифр не составляло никакого труда — ведь грамотными были очень немногие. Я сумел лишь понять, что здесь есть стихотворение, в котором упоминается тисовое дерево. Тис считался наиболее священным деревом… Этот манускрипт отправится к одному типу в Лондон — он даже в туалете разгадывает кроссворды.

Мадлен посмотрела на страницу, которую Николас осторожно держал затянутыми в перчатки руками, — он привык обращаться с древними пергаментами.

— Вы знаете, когда это было написано?

— Скорее всего, в шестнадцатом веке. Этот документ относится к самым ранним записям, сделанным в Восточном Суссексе, значит, принадлежит к периоду от тысяча пятьсот тридцать восьмого до тысяча пятьсот пятидесятого года.

— И это близко к Кенту, верно?

Николас кивнул.

— В Восточном Суссексе находится одно из моих самых любимых мест. Там, в деревне с названием Йартон, есть маленькая церковь, известная благодаря своим средневековым настенным росписям. Сейчас на стенах церквей осталось совсем мало фресок. Очень печально.

Слова Николаса вызвали у Мадлен воспоминания. Однажды летом Лидия возила ее в такое место — посмотреть красивые фрески в старой церкви.

— По большей части они уничтожены, — продолжал Николас, — или закрашены во время Реформации. Еще одна смехотворная святая война, которая ничему нас не научила, — неожиданно страстно завершил он свои спокойные комментарии.

Мадлен удивленно приподняла брови, что не укрылось от внимания Николаса.

— Да, я знаю, мне платят вовсе не за то, чтобы я высказывал свое мнение о причудах истории!

Мадлен рассмеялась:

— Вы неправильно меня поняли. Я лишь подумала о том, что до сих пор не видела, чтобы вы высказывали свое мнение так… экспрессивно.

— Да, большую часть времени я веду себя как циничный ублюдок.

Он усмехнулся. Мадлен видела, что Николас и не думает обижаться.

— Ну а как ваши дела? — спросил он, застав Мадлен врасплох.

— О, все хорошо. Ну, может, не так быстро, как мне бы хотелось. Мне следовало быть…

— Вовсе нет, ведь вы же приехали сюда. Скажите, а у нас в архиве вам что-нибудь понравилось? — Николас качнул головой в сторону лестницы.

— Не совсем. Кажется, вы хвалили здешних работников!

Он громко рассмеялся. Очевидно, слова Мадлен его изрядно позабавили.

— Вам не повезло — сегодня дежурит Пенелопа. Она иногда бывает… суровой. Выпускница Оксфорда, — добавил он, словно это все объясняло.

— Но с вами она не особенно сурова!

Мадлен заметила, что ведет себя так, словно они с Николасом знакомы уже очень давно.

Не слишком ли я фамильярна, подумала она. Однако Николас, как ей показалось, с удовольствием продолжил разговор в таком же тоне.

— Неужели вы думаете, что она в меня влюблена?

Мадлен кивнула, и оба рассмеялись.

Тут она вспомнила, что Николас может ей кое в чем помочь.

— Вчера вечером я говорила, что моя мать интересовалась нашим семейным бизнесом — похоже, наши предки серьезно занимались вышивкой.

Он кивнул:

— Да, я помню. Если найду что-нибудь стоящее, то добровольно прерву кодекс молчания. Как называлась компания?

— «Бродье». Позднее — «Бродер».

— Хорошо. Но я ничего не обещаю, потому что погряз в бумажной работе. Вы ведь останетесь здесь до конца недели?

Она кивнула. Наступило неловкое молчание.

Николас вернул покрытый рунами пергамент обратно в пластиковый футляр и заговорил с Мадлен, не поднимая на нее глаз.

— Я собираюсь взять на неделе выходной. Хотите поехать со мной за город — например, в Йартон? Быть может, вам стоит сменить обстановку, а для меня подобные поездки — любимое времяпрепровождение.

Вернувшись в дом Лидии, Мадлен пришла к выводу, что Николас прав и надо немного отвлечься. Ей не хотелось продолжать собирать материнские вещи. К тому же она довольно далеко продвинулась — теперь коттедж гораздо в меньшей степени напоминал о Лидии.