Год 1914-й. Время прозрения

Я даже представил себе, как в изнывающую от засухи какую-нибудь Саратовскую губернию приезжает младшая сестра императрицы: выходит, босая, в иссушенное поле, раскидывает руки, и в радиусе примерно двухсот километров от этого места из стремительно сгущающихся облаков крупными каплями начинает идти долгожданный дождь. Или, наоборот, во время уборки урожая одним мановением женской руки над половиной территории Европейской России остановятся проливные дожди, из-за которых обычно хлеба ложатся и гниют в полях. Да ведь мужики потом царское семейство на руках носить будут. При этом маленькую Анастасию из «младшего» набора Романовых сейчас бессмысленно беспокоить для проверки магических способностей, потому что в мире Подвалов юных девиц тестируют на способности к магии по окончании гимнасиума, как раз примерно в тринадцать лет. До этого возраста Настасье предстоит расти и набираться опыта, как обыкновенному ребенку.

И вот в моем кабинете в Башне Силы по левую сторону стола сидят Ильич и Коба, по правую - Ольга, Татьяна и отец их, император Николай Александрович, прибывший в мои владения с краткосрочным визитом. Великие княжны смотрят на сидящих с противоположной стороны стола доброжелательно, а император насторожен и ждет подвоха. И наоборот. Товарищ Ленин взирает на царское семейство с недоверием, взгляд же Кобы полон практического интереса. Ему вполне по плечу в составе тандема с Ольгой принять Россию с сохой, а оставить с такой ужасной мощью, что алчные янки за своими двумя океанами в испуге будут рыть бомбоубежища до самого центра Земли и по ночам трястись от страха.

Я вижу, как укрепляются багровые нити взаимной симпатии, связывающие будущую правящую императрицу и очередную инкарнацию товарища Сталина. Вижу я и то, что влияние Лилии в этом деле самое минимальное. Она только чиркнула спичкой, а пламя в этих двоих разгорелось само. Кобе в Основном Потоке все время доставались женщины не его калибра, и оттого этот человек, весьма успешный в политике, в личной жизни терпел сплошные поражения и даже унижения. Теперь у него есть шанс составить с Ольгой уравновешенную пару, которая будет править такой же уравновешенной страной. Конечно, у многих великих жены были домашние клушки, о чьем существовании большой мир даже не подозревал, но будущий товарищ Сталин, видимо, так жить не может.

Сидя друг напротив друга, эти двое непрерывно перебрасывались взглядами, и Николай Второй заметил эту перестрелку глазами. И этой легкомысленной особе, принявшейся флиртовать, едва она вырвалась на свободу, он должен передать трон своих предков?

Но вместо того, чтобы одернуть Ольгу Николаевну самым безобразным образом, император тихонько спросил (так, чтобы по возможности не слышали остальные):

- Скажите, Сергей Сергеевич, а вот этот молодой человек по имени Иосиф имеет какое-либо историческое значение, или он здесь только для того, чтобы кокетничать с моей старшей дочерью?

- Исторически этот юноша имеет примерно такое же значение, как Петр Великий, - ответил я. - Только вот царь-реформатор перестраивал обветшавшее государство, вводя его в состав европейских держав, а Иосифу Сталину пришлось поднимать Россию из руин гражданской войны, а потом строить, строить и строить заводы, чтобы страна не оказалась безоружной в решающий момент схватки за выживание. А многие ваши министры этого не понимают, и, хоть российская почва, подмороженная господином Победоносцевым, уже оттаяла, превратившись в жидкую грязь, в их головах еще царит жестокий мороз, сковывающий любую разумную мысль.

Николай вздохнул, бросил еще один взгляд на Кобу, покосился на Ольгу и... промолчал. Суровая простота интерьеров моего штаба, бойцовая остроухая саженного роста, стоящая на часах при Священном Красном Знамени, навевали на него угнетающие мысли. Это тоже была Россия, но такая, в которой Николаю Романову не было места. Тут нет бар и холопов; тут мужчины, вне зависимости от их ранга, самым шикарным одеждам предпочитают полевой мундир, здесь женщина тоже человек, а не приложение к мужчине, отцу или мужу... Здесь надо быть, и бесполезно казаться. И что самое страшное для Романова-старшего - его дочерям тут нравится. Еще немного - и они врастут в эту действительность и станут в ней своими, после чего их перестанут шокировать короткие одежды амазонок и шорты остроухих, без стыда демонстрирующих длинные стройные ножки. Птица говорит, что в тот день, когда Ольга сама наденет что-нибудь, открывающее ноги хотя бы до колен, станет днем начала революции в ее голове. Свобода от закоснелых условностей, когда она не выливается в откровенный разврат - это всегда благо, первый шаг к осознанию мира таким, какой он есть.

- Так значит, Сергей Сергеевич, - после долгих раздумий произнес Николай, - вы против той политики, которую проводили мой Папа и я сам, всячески замедляя развитие в России социальных процессов?

Я посмотрел на Николая строго, как учитель астрономии на школяра, ляпнувшего про небесную твердь, и сказал: