Год 1942 - «учебный»

В результате разгрома Юго-Западного и Южного фронтов к середине июля стратегический рубеж советских войск на юге оказался прорванным на глубину 150-400 км, что позволяло противнику развернуть наступление в большой излучине Дона на Сталинград. Немцам удалось захватить Донбасс, Ростов и овладеть рядом плацдармов на левом берегу Дона. Советские войска избежали окружений, подобных киевскому или харьковскому, но понесли тяжелые потери: 568347 бойцов и офицеров (почти по 3 дивизии ежесуточно), в том числе около 80 тыс. пленными, 2436 танков, 13716 орудий и минометов, 783 боевых самолета, почти полмиллиона единиц стрелкового оружия. Потери вермахта за месяц боев на всем Восточном фронте составили 91400 человек, из них убитыми и пропавшими без вести — чуть более 19 тыс.

* * *

Главная причина летней катастрофы 1942 года все та же — самоуверенность советских «опытных и прозорливых» генералов и неумение воевать ни «на земле», ни «в небесах», ни «на море». «Гитлеровские генштабисты» в очередной раз переиграли сталинских, а «опытный» Паулюс разбил «неопытных» Тимошенко, Москаленко и Рябышева. Сталин однажды сказал, что немецкая стратегия «дефективна, так как она, как правило, недооценивает сил и возможностей противника и переоценивает свои силы».

Верховный как в зеркало смотрелся.

Маршал Рокоссовский единственный, кто прямо, безо всяких оговорок указал на безграмотность, продемонстрированную советским командованием при проведении Воронежско-Ворошиловградской оборонительной операции:

«Повторилась ошибка начального периода войны, когда издавались не соответствующие обстановке директивы, что было только на руку врагу. [285] Поспешно выдвигаемые ему навстречу войска, не успев сосредоточиться, с ходу неорганизованно вступали в(…Делалосъ все не так, как обучали пас военному делу в училищах, академиях, на военных играх и маневрах, вразрез с тем, что было приобретено опытом двух предыдущих войн (курсив наш. — Авт.).

В данном случае не требовалось «соломоново решение». Противник известен, сражение нами проиграно (это тоже было известно) — требовалось только реально подсчитать: когда и где смогут быть сосредоточены силы, способные остановить врага и нанести ему контрудар. В данной конкретной обстановке ближе, чем на реке Дон, сделать это мы не успевали. Само по себе напрашивалось естественное решение: потерпевшим поражение войскам отходить, тормозя противника применением подвижной обороны. А затем организованно встретить его свежими силами, выдвигаемыми из резерва Ставки, на рубеже реки Дон…

Заместителям Верховного Главнокомандующего и начальнику Генерального штаба в этот ответственный момент следовало находиться именно в Ставке, у руля управления всеми Вооруженными Силами, где вырабатывались основные решения на действия войск, а не отрываться от своих прямых обязанностей выездами в войска».

Радует лишь оптимизм Москаленко:

«Да, многому научились мы в ходе майских и июньских боев в 1942 году. Стали глубже видеть и предугадывать замыслы противника, лучше планировать и управлять боевыми действиями».

Да неужели? Ну наконец-то!

Противник тоже отметил некоторое повышение квалификации советских командиров — русские научились отступать, пленных и брошенной техники было неожиданно мало. Но постоянное отступление, оставление все новых территорий, непрерывные успехи вермахта деморализовали войска. [286]

«Армии отступали, — писал Василий Гроссман. — Угрюмы были лица людей. Пыль покрывала их одежду, оружие, пыль ложилась на дула орудий, на брезент, покрывавший ящики со штабными документами, на черные лакированные крышки штабных пишущих машинок, на беспорядочно наваленные на подводы чемоданы, мешки, подводы. Серая сухая пыль проникала в ноздри и глотку. Губы сохли от нее и покрывались трещинами. Эта пыль проникала в людские души и сердца, она делала глаза людей беспокойными, она переливалась в артериях и венах, и кровь бойцов становилась от нее серой. То была страшная пыль — пыль отступления. Она разъедала веру, она гасила жар сердца, она мутно вставала перед глазами наводчика и стрелка. Бывали минуты, когда люди забывали о долге, о своей силе, о своем грозном оружии, и мутное чувство овладевало ими. Немецкие танки, гудя, двигались по дорогам. День и ночь висели над донскими переправами немецкие пикировщики, со свистом проносились над обозами „мессеры“. Дым, огонь, пыль, смертная духота…»

Особые отделы фиксировали рост «антисоветских, пораженческих и изменнических высказываний» военнослужащих: