Год 1942

Павленко решил написать повесть о партизанах. Условились, что поставлять главы он будет каждый день, в крайнем случае через день. Так вначале и было. Однако двадцати подвалов не получилось. Уже на пятой-шестой главах мы почувствовали, что это не то, что было задумано. Слабоватая получилась повесть, схематичная, лишенная живого дыхания реальной жизни. Павленко сам мучился. Жаловался, что партизанской жизни не знает. Уже после пятой главы сделал перерыв на неделю. Сочинил несколько вариантов, но сам их отбросил. Вымучил он еще одну главу и - снова перерыв на шесть дней. Словом, после девятой главы я сказал писателю:

- Петр Андреевич, дорогой мой, не мучайся, даю тебе не подвал, а полных четыре колонки. На этом закругляйся.

У меня создалось впечатление, что он и сам был рад такому решению. Написал концовку на четыре колонки и на этом поставил точку. А когда вслед за подвалами отдельной книжкой вышла его "Русская повесть", Петр Андреевич подарил мне один из первых экземпляров с такой надписью: "Дарю этот "плод любви несчастной" в надежде порадовать более удачным произведением".

* * *

Евгений Габрилович напечатал очерк "Путь наступления". Автор отправился пешком с боевыми частями - от Дорохова до Можайска и все, что предстало перед глазами, описал точно, со множеством деталей, по-писательски выразительно. Вот деревушка, стоявшая на нейтральной зоне - между нашими и немецкими позициями. Вот место прорыва обороны противника. По разбитым дзотам, разметанным проволочным заграждениям, развороченным окопам с трупами немцев можно представить, какая здесь баталия. Писатель видел, как саперы снимали или взрывали мины, заложенные немцами. Наблюдал,*с каким невероятным трудом, по старой бурлацкой команде "раз-два, взяли!" бойцы вытаскивали из сугробов пушки и тяжелые машины. Побывал в штабе корпуса, откуда шли нити управления боем. Был на допросе пленных. Один из них - австриец - ругал Гитлера, заставившего их, австрийцев, идти в поход на Восток. Впрочем, этот молодчик оказался не промах. У него нашли часы, браслет и золотое кольцо. Он признался, что все это отнял у одной жительницы Дорохова...

И такая зарисовка:

"...Выходим на улицу. Ночь. Звезды светят так ярко, что видны не только дома, но даже опушка туманного снежного леса...

На западе зарево: будто воспален синий безоблачный горизонт. Слышна канонада. Там идет бой. Там от деревни к деревне продвигаются наши бойцы. Они гонят врага от Москвы, они сражаются днем и ночью и в короткие часы отдыха спят, прикорнув на снегу: наступление, нет времени рыть землянки. Спят под синим январским небом, положив под руку винтовку.

И снова идут среди снежных полей, под минами, пулями и снарядами, в багровых огнях пожарищ. Вперед!"

Если уж зашла речь о фронтовых дорогах, нельзя не упомянуть небольшую статью Ильи Эренбурга "Той же дорогой", заверстанную под очерком Габриловича. Начинается она цитатами:

"Наши солдаты почти голые. Они зажигают избы, чтобы согреться. Сегодня мороз 23 градуса. Наши закутались, кто в одеяло, кто в шубу. Головы и ноги обернуты платками и тряпьем" (Пюибиск).

"Вши стали для нас истинной пыткой. Из-за убийственного холода мы не раздеваемся, и эти паразиты страшно расплодились. Ужасный зуд не дает спать..."

И еще с десяток подобных цитат, в том числе и такая: "Получен приказ: отступая, мы должны сжигать все селения" (Пасторе).

Из дневника обер-лейтенанта? Из писем ефрейтора? Эренбург комментирует: нет, этим записям очень много лет, они сделаны участниками наполеоновского похода. Но сегодня картины далекого прошлого ожили. Гитлеровские солдаты чешутся у костров, закутанные в бабьи платки, жгут деревни, бросают пушки... Есть, видимо, у русской земли свои традиции: хлеб-соль - для друзей, мороз и смерть - для врагов, резюмирует писатель...

* * *

Снова удивил нас Олег Кнорринг. На второй странице сегодняшнего номера на всю полосу напечатаны его снимки о дальней авиаразведке. Эти снимки можно было сделать только с воздуха. Выходит, летал с разведчиками наш фоторепортер.

- Кто разрешил? - спрашиваю.

Молчит. Потом:

- Надо же кому-то...

- Все-таки самоволка, - говорю ему.

Опять молчит, на лице тень обиды. Я нажал кнопку, вызвал секретаря:

- Пишите приказ, - и после нарочитой паузы продиктовал: - "За инициативу и мужество фотокорреспонденту "Красной звезды" Олегу Кноррингу объявить благодарность и наградить премией в размере 1000 рублей".

Кстати, потом Кнорринг признался, что после моей паузы он ожидал... выговора. Что поделаешь, случалось и выговоры выносить. Вспоминается случай, когда выговор за самоволку получил Симонов. Он отправился в боевой поход на подводной лодке, даже не поставив нас в известность об этом. Правда, за очерк ему была объявлена и благодарность. Причем, как любил не без подначки рассказывать сам Симонов, выговор и благодарность в одной и той же телеграмме редактора...

20 января

Рассказывая о текущих событиях, должен вернуться несколько назад.