Можно понять командарма, у которого осталось три боеспособные дивизии — 89-я и 90-я гвардейские и отрезанная от основных сил 375-я стрелковая. Отброшенную на запад 71-ю гвардейскую дивизию Ватутин передал в подчинение 40-й армии. Соединения 5-го гвардейского танкового корпуса, полки 52, 90-й и 67-й гвардейских стрелковых дивизий оказались в окружении и понесли большие потери. Так, в 51-й гвардейской стрелковой дивизии из 8728 человек осталось 3354; почти 5500 человек потеряла 67-я гвардейская дивизия; от 52-й гвардейской в районе сбора удалось собрать 2500 тысячи солдат и офицеров, серьезное ранение получил комдив-52 полковник И.М. Некрасов. Бригады Сталинградского корпуса к утру прорвались из окружения у села Ясная Поляна, но в строю осталось лишь 13 танков 22-й бригады. Общие безвозвратные потери корпуса составили 128 боевых машин, еще 19 танков пришлось отправить в ремонт.
Отдел по изучению армий Востока докладывал:
На второй день операции командование Воронежского фронта израсходовало все свои резервы, а немец и не думал останавливаться. Нервозность в штабе Ватутина нарастала, не способствуя принятию адекватных решений. Регулярные звонки из Москвы от членов ГКО, Политбюро и прочих высокопоставленных «членов», позволявших себе в разговорах с командующим фронтом «оскорбительные выражения и словесную бесконтрольность», спокойствия не добавляли.
В измотанных подразделениях падала дисциплина, в тылах нарастала неразбериха и паника, увеличивался поток дезертиров и «отставших от своих» бойцов, командиров и даже целых подразделений, направляющихся в противоположную от передовой сторону или отсиживающихся в населенных пунктах. Прибавилось работы у заградительных полков НКВД. Войска на передовой начали испытывать затруднения с обеспечением боеприпасами и продовольствием. Никто не занимался эвакуацией раненых.
«Сражение разгоралось, — вспоминал член Военного совета фронта Н.С. Хрущев. — У нас с Ватутиным стала проявляться тревога: мы все же не ожидали такого нажима… Многое неприятно сейчас вспоминать. И обстановка сейчас другая, и время другое… Враг оттеснил нас к третьему рубежу обороны. Три ее полосы, включая последнюю, имели противотанковые рвы, различные земляные и полевые укрепления, огневые позиции для пехоты, артиллерии и танков. И почти все это он за неделю преодолел, пока не уперся в тыловую армейскую полосу обороны».
Но Ватутину, задумавшему новый контрудар, было к кому обратиться за помощью. Вместе с Василевским он стал подавать тревожные сигналы в Москву. Командующий просил Ставку как можно быстрее усилить Воронежский фронт четырьмя танковыми и двумя авиационными корпусами. Начальник Генерального штаба просьбу поддержал, Сталин уступил, но распорядился контрударами не увлекаться, а «измотать противника на подготовленных рубежах и не допустить прорыва».
В район севернее станции Прохоровка направлялся 10-й танковый корпус генерал-майора В.Г. Буркова из 5-й гвардейской армии Степного округа. Из состава Юго-Западного фронта начал передислокацию 2-й танковый корпус генерал-майора А.Ф. Попова. Воздушная армия Красовского получала дополнительно истребительную авиационную дивизию.
Наконец Сталин принял решение о передаче Воронежскому фронту 27-й армии. Кроме войск генерала Трофименко, занявших оборону в Курском укрепленном районе, на угрожаемое направление выдвигались 5-я гвардейская армия генерала А.С. Жадова и 5-я гвардейская танковая армия генерала П.А. Ротмистрова — несмотря на возражения И.С. Конева против разбазаривания его «хозяйства», не преминувшего отметить зависимость ватутинского полководческого искусства от непрерывного поступления «донорской крови»:
«Конечно, куда проще ввести в сражение свежий корпус или армию, чем своими резервами, маневрами и концентрацией сил и средств своего фронта ликвидировать прорыв. Оценивая события прошлого, следует сказать, что стратегические резервы в виде целого фронта целесообразно было бы вводить в действие полным составом, массированно и на важнейшем направлении театра военных действий, а не по частям».