Пуркаева, вместо того чтобы содрать с него лампасы и повесить перед строем, как гитлеровского агента, «наказали» перемещением на должность командующего войсками Дальневосточного фронта. Вместо него в действующую армию вернулся из санатория генерал Еременко, с возмущением писавший в дневнике: «К сожалению, некоторые командиры, одни по халатности, другие по нерадивости, уделяли мало внимания вопросам питания… Что я обнаружил в 43-й армии (именно эта армия, занимавшая позицию у северного основания ржевско-вяземского выступа, должна была отсекать пути отхода и выходить на тылы противника, но даже не сдвинулась с места. — В. Б.)
? Командующий армией генерал-лейтенант Голубев вместо заботы о войсках занялся обеспечением своей персоны. Он держал для личного довольствия одну, а иногда и две коровы (для производства свежего молока и масла), три-пять овец (для шашлыков), пару свиней (для колбас и окороков) и несколько кур. Это делалось у всех на виду, и фронт об этом знал… Может ли быть хороший воин из этакого генерала? Никогда! Ведь он думает не о Родине, не о подчиненных, а о своем брюхе. Ведь подумать только — он весит 160 кг. КП Голубева, как трусливого человека, размещен в 25–30 км от переднего края и представляет собой укрепленный узел площадью 1–2 гектара, обнесенный в два ряда колючей проволокой. Посередине — новенький рубленый, с русской резьбой пятистенок, прямо-таки боярский теремок. В доме четыре комнаты, отделанные по последней моде, и подземелье из двух комнат… Подземелье и ход отделаны лучше, чем московское метро. Построен маленький коптильный завод. Голубев держит человека; хорошо знающего ремесло копчения. На это строительство затрачено много сил и средств, два инженерных батальона почти месяц трудились… Это делалось в то время, когда чувствовалась острая нехватка саперных частей для производства инженерных работ на переднем крае». Генерал-лейтенант К.Д. Голубев еще больше года, под водочку и шашлыки, продолжал командовать 43-й армией, когда в мае 1944 года все-таки был снят с должности по представлению Баграмяна. Вот интересно, чего это Константин Дмитриевич мог после войны преподавать «в высших военных учебных заведениях»? (В связи с этим вспоминается рассказ Альберта Шпеера о том, как начальник штаба сухопутных сил генерал Цейцтлер в знак солидарности с голодающими в Сталинграде войсками урезал свой рацион до размера их пайка. За две недели он похудел на двенадцать килограммов и лишь по личному приказу Гитлера прекратил свою «диету». У нас же в вымирающем, заваленном трупами Ленинграде специальный цех делал пирожные для товарища А.А. Жданова, потреблявшего их с невозмутимостью истинного ленинца.)В заключение темы откровение от рядового 311-й стрелковой дивизии Н.Н. Никулина: «Поразительная разница существует между передовой, где льется кровь, где страдание, где смерть, непосильная работа, жара летом, мороз зимой, где и жить-то невозможно, — и тылами. Здесь, в тылу, другой мир. Здесь находится начальство, здесь штабы, стоят тяжелые орудия, расположены склады, медсанбаты. Изредка сюда долетают снаряды или сбросит бомбу самолет. Убитые и раненые тут редкость. Не война, а курорт!
Те, кто на передовой, — не жильцы. Они обречены. Спасение им — лишь ранение. Но многие из тех, кто в тылу, останутся живы, если их не переведут вперед, когда иссякнут ряды наступающих. Они останутся живы, вернутся домой и со временем составят основу организаций ветеранов. Отрастят животы, обзаведутся лысинами, украсят грудь памятными медалями, орденами и будут рассказывать, как геройски они воевали, как разгромили Гитлера. И сами в это уверуют! Они-то и похоронят светлую память о тех, кто погиб и кто действительно воевал! Они представят войну, о которой мало что знают, в романтическом ореоле. Как все было хорошо, как прекрасно! Какие мы герои! И то, что война — ужас, смерть, голод, подлость, подлость и подлость, отойдет на второй план. Настоящие же фронтовики, которых осталось полтора человека, да и те чокнутые, порченые, будут молчать в тряпочку. А начальство, которое тоже в значительной мере останется в живых, погрязнет в склоках: кто воевал хорошо, кто плохо, а вот если бы меня послушали!»