Год 1943 - «переломный»

В районе Красноармейское с утра 20 февраля соединения 40-го танкового корпуса генерала Хейнрици начали охватывать с востока и запада подвижную группу ЮЗФ. Генерал Попов, оценивая положение как весьма опасное, в ночь на 21 февраля обратился к командующему фронтом с просьбой отвести войска группы на 40–50 км к северу от Красноармейского. Однако Ватутин, имея перед глазами сведения о крупной перегруппировке войск группы армий «Юг», любую поступившую информацию по-прежнему втискивал в рамки полюбившейся ему версии: противник создает бронетанковый заслон, наподобие ростовского, чтобы обеспечить отход своих главных сил за Днепр. Поэтому задачи 6-й армии и подвижной группы не менялись, они должны были продолжать наступление: дивизии генерала Харитонова — форсировать Днепр и овладеть Днепропетровском и Днепродзержинском, танковые корпуса Попова — городами Сталине, Запорожье, Мелитополь. В указаниях, переданных штабом фронта, утверждалось: «Создавшаяся обстановка, когда противник всемерно спешит отвести свои войска из Донбасса за Днепр, требует решительных действий».

«До сих пор остается загадкой, — удивляется генерал Штеменко, — как это Ватутин — человек, безусловно, осмотрительный и всегда уделявший должное внимание разведке противника, на сей раз так долго не мог оценить размеры опасности, возникшей перед фронтом. Объяснить такое можно лишь чрезвычайной убежденностью в том, что враг уже не в состоянии собрать силы для решительных действий. В действительности же до этого было еще далеко. Гитлеровские генералы не собирались уступать нам победы». Товарищ Сталин как-то назвал такое состояние «головокружением от успехов».

Не один Ватутин обманулся. А генерал Голиков? Ведь он, кроме всего прочего, — еще и «герой невидимого фронта», перед войной два года возглавлял Главное разведывательное управление, мог бы чему-нибудь и научиться. А маршал Василевский и весь его Генеральный штаб? Вообще-то, разведка у нас вроде бы была и на страницах романов из серии «Военные приключения» свершила немалое количество подвигов. Но почему-то буквально всю войну мы ничего не знали о замыслах противника, его силах, экономическом потенциале, а если и добывали что-то сугубо секретное, то оно оказывалось «дезой» (которую немцы, в частности, щедро скармливали Шандору Радо и всей «Красной капелле»). То ли наша разведка не умела добывать достоверные сведения, то ли не принимала их на веру, то ли «Юстасы» докладывали так, чтобы нравилось начальству, то ли начальство трактовало информацию так, как ему нравилось (когда, к примеру, по глупой случайности на столе у Сталина оказался план операции «Блау»).

«Какие имелись данные или признаки, которыми можно было бы объяснить убежденность командования Воронежского фронта в том, что противник «бежит за Днепр»? Пожалуй, никаких… — вторит маршал Москаленко. — Остается лишь считать, что у штаба Воронежского фронта в середине февраля не было ясного представления о противнике».

Манштейн 21 февраля впервые «испытал облегчение». В зоне проводимой им операции противник сам совал голову в намыленную петлю: «Мы, наконец, находились на пути к овладению инициативой. В сравнении с этим было бы не так уже важно, если бы за это время противник несколько продвинулся в направлении на Киев и севернее его». Стабилизировалась обстановка на правом фланге: «Вклинение советского 4-го гвардейского механизированного корпуса в центре Миусского фронта смято стремительной контратакой 16-й мотопехотной дивизии и частей 23-й пехотной дивизии. Советский корпус был окружен южнее Матвеева кургана й почти полностью уничтожен; весь личный состав взят в плен». В районе Дебальцево закончилась ликвидация 7-го гвардейского кавалерийского корпуса, его остатки «вынуждены были наконец сдаться». На восточном фланге группы армий немецкие дивизии прочно удерживали рубеж на реке Миус.