Было без четверти семь, когда Железный подъехал к северному КПП Свободного. Солнце клонилось к закату, подсвечивая красным низкие пунцово-серые тучи. С полудня в спину дул тёплый ветер, эти самые тучи и принесший.
— Мужики! Саня анархист едет! — крикнул с водонапорной башни, служившей заодно и наблюдательной вышкой, в сторону крайнего дома однорукий старик Сергеич, прозванный за глаза, по странному недоразумению, Джоном Сильвером.
— Один? — спросил его, выходя из дома, Лумумба — сильно смуглый, почти как негр, плечистый цыган по имени Толик, дежуривший в этот день в охране посёлка. Дорогу Лумумба не видел из-за полутораметрового окружного вала, за которым стоял дом. Валом этим был обнесен весь Свободный. Рядом с КПП и за каждым двором в ва́ле имелись ДОТы, в которых по общей тревоге должны были занимать оборону свободненцы. Лумумба не пошёл к ДОТу, из которого дорога просматривалась, а просто спросил наблюдателя.
— Один! — ответил ему Сергеич и, повернувшись в сторону дороги, по которой метрах в пятидесяти уже ехал на своем «коне педальном» Железный, крикнул ему:
— Саня, а где Шава?
— Нет его больше, — сказал негромко Железный, крутя педали. — Убили его.
— Чего? — переспросил малость глуховатый Сергеич.
Железный не ответил, продолжая работать гудевшими от усталости ногами. Он был вымотан. Сил почти не оставалось. Дорога от Нардегина до негласной столицы Содружества — Свободного заняла у Александра Коваленко по прозвищу Железный больше трёх суток. Кричать тугому на ухо однорукому Сильверу о том, что искателя Шаву из Вольного, с которым он, Железный, выехал через это самое КПП 5-го числа, подстрелил выродок, попросту не было сил.
После стычки с конным патрулем фашистов в Нардегине утром 9-го числа, в ходе которой он уложил четверых, на след Железного вышел другой патруль, оказавшийся на момент перестрелки где-то неподалёку, а потом и третий. Два дня Железный скрывался от лысых кавалеристов по мёртвым станицам. Сначала в Шкýринской, потом в Канéловской, затем в Староминскóй… О том, чтобы ехать в Свободный прежним маршрутом, — через Кущёвскую, Кисляковку, Октябрьскую, Павловскую и дальше через окраины Тихорецка… — каким они ехали с Шавой в Батайск, не могло быть и речи. Фашисты наверняка уже вычислили тот маршрут, — велосипед — не самолёт, кое-где они оставили следы.
Тянувшаяся среди хлебных полей грунтовка перед КПП зазмеилась между приходящих не встык, а внахлест оголовков окружного ва́ла и Железный притормозил, объезжая препятствия. Водонапорная башня стояла слева от дороги, прямо напротив обложенного камнем-дикарем оголовка западного ва́ла, а справа за ва́лом стоял дом охраны.
Едва он объехал вал, как из стоявшей у дома будки выскочил лохматый цепной пёс и принялся басовито лаять, энергично бегая взад-вперед и покачивая свернутым в кольцо хвостом.
— Тихо, тихо, Дозор! — успокоил пса Лумумба. — Свои.
Кобель пару раз гавкнул и замолчал, но обратно в будку не полез, продолжая внимательно следить за происходящим.
— Здорова, Железный! — Лумумба поприветствовал искателя, выйдя на дорогу и протянув для пожатия руку.
Железный остановился, пожал руку охранника:
— Здорова, Лумумба!
За Лумумбой подошёл помощник дежурного по имени Тахир, сидевший на лавке возле дома:
— Здоров, Саня! — он тоже протянул Железному ладонь.
Несмотря на имя, Тахир имел внешность вполне славянскую. Дед Тахира по отцу был узбек — в его честь и назвали. Дед был уважаемым человеком в Свободном. Большой зимой сохранил двух телочек и бычка, а когда небо очистилось и закончилась длившаяся больше года ночь, коровы те первый раз отелились, — так в Свободном начало нарождаться собственное поголовье скота.
— И тебе здравия, Таха! — Искатель пожал ладонь второго охранника.
Обернувшись к водонапорной башне, Железный поднял лицо и поприветствовал стоявшего за железными перилами под устроенным наверху башни навесом старика:
— Сергей Сергеич, здравствуй!
— Здоров, здоров, — Сергеич махнул ему левой.
— Без Шавы… — осторожно заметил Лумумба.
— Без, — коротко ответил искатель. Помолчал, потом всё же добавил: — Мы в засаду угодили… Выродок один его подстрелил.
— Царство небесное… — сняв с головы выцветшую камуфлированную кепку, Лумумба перекрестился.
Стоявший рядом Тахир был без кепки, и потому просто склонил голову, но креститься не стал, так как был неверующим. Услышавший на этот раз ответ Железного Сергеич на вышке тоже снял головной убор — с широкими полями панаму — и изобразил кре́стное зна́мение единственной рукой.
Помолчали.
— Далеко? — возвращая на место кепку, спросил Лумумба.