Год 2077-й

— Понимаю, — Железный кивнул. Он вытряхнул пепел из трубки в пепельницу и принялся набивать её новой порцией табака из той же коробушки. — Думаете, если фáшики запасов своих лишатся, на нас войной не пойдут? — спросил он, ни к кому конкретно не обращаясь, сосредоточив внимание на трубке, но вопрос был адресован Цезарю, и тот ответил:

— Не только запасов.

— А чего ещё?

Цезарь прикурил самокрутку от предложенной Железным зажигалки.

— Ты ведь про концентрационный лагерь знаешь?

— Знаю. Его что ли взрывать?

Железный снова раскурил трубку.

— Да нет же, не его, — усмехнулся Цезарь. Диверсию там устроят. Подорвут здание охраны концлагеря, охранников на постах положат… Всё произойдёт одновременно: и взрывы на складах с оружием, и взрывы на продскладах, и диверсия в концлагере… А там несколько тысяч невольников… Половина — бабы и немощные, но найдутся и такие, кто захочет поквитаться с фашистами.

— Там, Саня, такой пиздец начнётся, что не до нас фашистам будет, — добавил Вагон, принявшийся листать отложенную Цезарем тетрадь.

— На когда намечается?

— Да как Вечный с Серьгой туда доберутся, так сразу. Нечего тянуть, — сказал Вагон. — Две недели Молотов там сидит. Всё уже разведал, что мог, а риск раскрытия с каждым днём растет…

— Надо признать, — сказал Цезарь, — ваше с Шавой исчезновение нас поторопило. Но оно и к лучшему. Вагон верно про две недели подметил. Про фашистов мы всё узнали, что нас интересовало. Сейчас Молотов с ребятами нужнее здесь.

За окнами стемнело окончательно. В помещении горели две масляные лампы — одна была сейчас у Вагона, вторая стояла на рабочем столе в другом конце комнаты, за которым сидел Дрон и что-то писал. Хохол с Медведем молча стояли у соседнего окна и тоже дымили.

— Может хорош человека голодом морить? — подал голос закончивший писать и отложивший бумаги в сторону Дрон. — Железный! Ты как приехал, сразу сюда пришёл?

— Ага, — кивнул Железный.

— Вот! — сказал Дрон, вставая из-за стола. — Давайте-ка заканчивать на сегодня, товарищи!

Все засобирались.

— Я часа два назад в столовую заглядывал, — сказал Миша Медведь, поправляя на широком, ручной выделки поясном ремне кобуру с обрезом, — там бабы голубцы заворачивали…

— Опять Медведь к Тамаре ходил, — усмехнулся Вагон.

— Завидуешь, что ли? — серьёзно спросил Вагона Медведь.

— Да чего мне завидовать, брат… — Вагон хлопнул Медведя по могучему плечу. — Радуюсь я за тебя. Вижу, прибрала к рукам твоё сердце эта Тамара. А у нашего брата искателя как? Где сердце лежит, туда и… нога бежит.

— Голубцы — эт хорошо! — сказал Железный, выбивая трубку. Курить больше не хотелось, а от упоминания голубцов в животе отверзлась бездонная пропасть. — Но мне бы сначала в порядок себя привести… После трёх дней скитаний воняю как пёс. Не чуете?

— Не говори ерунды, Саня! — Вагон подошёл к Железному и взял его дружески под руку. — Тут все свои, чистоплюев среди нас нет. Поужинаешь, потом в баню сходишь. А пока ужинать будем, определимся по новой боевой задаче для тебя.

— Шо, опять к фáшикам в тыл отправите?

— Нет, — покачал головой Вагон. — Фашисты пока обождут. Есть у нас ещё дома дела.

ГЛАВА 11. ДОЖДЬ

13 июня 2077 года, бывшая Россия, Ростовская область, Ростов-на-Дону, Новый Город, утро

Шёл летний дождь. Настоящий ливень. Недели две дул суховей, на небе ни облачка, и вот за ночь нагнало откуда-то с севера тяжёлых пунцовых туч и с рассвета полило. Деревья за окном раскачивались от порывов ветра, разбрызгивая крупные капли с листьев; справа от окна сверху падала толстая струя воды, где-то вдали над мёртвым городом раскатисто гремел гром. Невысокий узкоплечий немного нескладный человек неопределённого возраста стоял у окна и смотрел сквозь стекло рассеянным взглядом. Одет человек был в серую форму подразделения «Молния», без знаков отличия. Он любил дождь, особенно летний. В дождь хорошо думается, а после дождя хорошо гулять; воздух свежий и деревья пахнут. С минуты на минуту должен прийти Колояр. Восемь минут назад адъютант доложил о телефонном звонке из Штаба ВС НСР. От расположения «Молнии» до Рейхстага пять минут неспешным ходом.

Стук в дверь. Это адъютант.

— Да! — ответил человек.

— Мой Фюрер! — на пороге кабинета появился рослый штабс-капитан с гладко выбритым черепом. На правом виске офицера были вытатуированы две молнии; каждая из молний представляла собой нечто среднее между латинской «S» и символом электричества, какие в прошлом трафаретно наносились на электрощиты. — Прибыл полковник Колояр!

— Пропустить.

— Есть! — адъютант исчез за дверью, и тотчас в кабинет плавной бесшумной и вместе с тем стремительной походкой вошёл командир спецназа Нового Славянского Рейха — мощный коренастый лысый как колено, с четырьмя оплетёнными узором из свастик молниями на тяжёлой, словно вытесанной из гранита, голове. Лет военачальнику было под пятьдесят, движения его были скупы и практичны; Колояр двигался так, словно не его собственные ноги носили его, а какая-то неведомая сила.