Год 50-й: Расти из пепла

Смеркалось, сижу я, значит, у речки в засаде самым первым номером, все остальные дальше вниз по течению распределились, почему первым? А просто мне этот бой начинать, я у Митьки последние наши две бомбы отобрал, ну помните, те добытые у купца в бывшем Совхозе? Наши расположились дальше цепочкой, метрах в двадцати от меня, чтоб осколками с реки не достало, я же спрятался за обгорелым пеньком метровой толщины. Лежу себе, сам укрылся накидкой (дождь идет), и бомбы с пулеметом от сырости берегу под пленкой. Так нам с Настей поговорить даже не случилось, вот судьба, невеста, можно сказать, почти жена – есть, а поговорить некогда, ни то ли, что другое, нет я понимаю, общественный долг, но уж очень хочется… Ну, то другое… И так я лежал, думал о приснившемся доме, Насте, и тут чуть не прозевал появление плотов, уж очень бесшумно плыли, даже я, старый охотник, уловил только по всплеску шеста неосторожно опущенного в воду.

В темноте я вижу хорошо, поэтому, когда подплыли, я разглядел детали, все рейдеры сгрудились на трех плотах, от начала первого плота, до конца последнего было метров пятьдесят, так что я бросил бомбу, когда хвост последнего плота миновал меня, целил во второй плот, а затем поразил последний. Вместе с взрывами бомб, сразу загрохотали выстрелы, ну и я свой ПК обнажил, дал несколько очередей, а дальше переместил позицию поближе к ребятам. Очереди долбили по плотам и воде так, что казалось и без того неслабый дождь решил вылить всю свою воду именно в реку.

Ефимыч поджег факел (как уж умудрился), и бросил его на плот, но я и так уже видел – здоровых там не осталось, правда, четверо рейдеров плыли к противоположному берегу. Ну, это мы сейчас исправим, и я добавил пару очередей в сторону водоплавающих, которые превратились в водотонущих, э, нет, ошибся, вон еще один выгребает, вот теперь порядок, подумал я, когда очередь скосила последнего уже выбирающегося на берег рейдера.

Возвращались на хутор под утро, усталые, перемазанные грязью, я нес ПК, перекинув его через плечо, как крестьянин мотыгу. В общем, настроение было приличное, только отмыться хотелось, да и выспаться по-человечески не мешало. А вот Ефимыч выглядел неважно, дело не в усталости и напряжении последних дней, чем-то он был подавлен, но не лезть же в душу, придем, отдохнем, выпьем малость, глядишь отойдет, поделится сокровенным.

С пригорка уже был виден хутор, оттуда слышались звуки обычной сельской жизни, горланили петухи, встречая рассвет, обиженно мычала чья-то корова…

– О, моя голос подает, – сказал Петро, высокий, черный как грач мужик, с лукавыми карими глазами.

– Это она завсегда после дойки песни поет, жаль последний отел в этом году был, бычка по весне пришлось кончить…

– Это почему?

– Да понимаешь, повел сын корову на случку…

– А что сам не мог?

– Мог и сам, но бык все же лучше, – обстоятельно ответил Петр, и продолжал:

– Коровенка у меня неказистая, а бык здоровый детина, как забрался на нее, и ну свое дело справлять. Сын с пастухом стоят, наблюдают за процессом, вроде бык свое дело исполнил, пора разводить, а он вошел в раж и еще и еще, тут у коровенки ноги и подломились, ну сынок и кинулся спасать кормилицу, хлыстом быка по заднице охаживать. Бык соскочил с животины, и на сына, глаза налитые, малец споткнулся, но все ж успел откатиться в сторону, а бык уже опять разворачивается, пришлось Федору (пастуху) его пристрелить. Благо, что ружье всегда заряжено, волчишек пугает. Так и не знаем, кто коровенок в этом лете крыть будет, – горестно закончил свое повествование Петр, сворачивая к своей хате.

В доме у Ефимыча вовсю готовились к встрече мужчин. Раскрасневшаяся Настена, как раз вынимала чугунок с кипятком из печи, мало ли раненные будут, так инструмент в кипятке ошпарить. Жена Ефимыча колдовала над тестом, а пришедший в себя Петрович сразу спросил насчет раненных, и узнав, что осколком бомбы несерьезно зацепило только Егорку Огородника, сразу отправился к нему на хату, недовольно ворча под нос, что он сам знает кого серьезно, а кого нет.

– А я, примостившись в углу, молча любовался Настей, ее живым гибким телом, точными, без суеты движениями рук.

Заметив мое внимание, она остановилась посреди комнаты, поправила светлую прядь волос и, открыто взглянув на меня, слегка покраснела.

– Мы баню натопили, – сказала она, – а то вы все уже грязью заросли в делах и заботах, – продолжила она, несмело улыбаясь.

– Я тебе рубашку и исподнее приготовила, а пока мыться будете, я и штаны постираю… Милая девочка, всегда о такой заботливой мечтал.

– Ну, Настена, охмурила, мужичка, – деланно улыбаясь, произнес вошедший в горницу Ефимыч, – сейчас в баню, а потом за стол…

Парились вчетвером – Ефимыч, я, Митька, и ближайший сосед Петро. Сначала я веничком помахал над Ефимычем, потом он меня разложил на полоке и показал такой класс владения веником, что я еле слез оттуда, и, шатаясь, побрел в предбанник. Митька выскочил за мной и присел рядом с Петром.

– Эх, счас бы в холодный, чистый пруд окунуться, – мечтательно произнес Митяй.