Год 50-й: Расти из пепла

– Так в чем же дело? Вон, за баней, – деланно недоуменно сказал Петр. Митька нагишом выскочил на улицу и через минуту вернулся смущенно красный.

– Ты чего? – спросил я.

Петр откровенно ржал.

– Да там болото с отстойником, чуть не нырнул…

– Ребята пошли париться по второму разу, а в предбанник вышел Ефимыч.

– Вот так, Степа, серьезные люди приходили по мою душу, помнишь труп на плоту, который прибило к нашему берегу? Это люди из самой сильной группировки Полиса, когда мертвяка обыскивали, я татуировку на плече видел орел и знак СБ выколот был, рулит этой группировкой старикашка лет за семьдесят, он еще до катастрофы в службе безопасности работал, видимо как-то узнали про наше хранилище. Возможно, даже твоего отца именно они порешили. Ну, ладно, что печалится, будем живы – не помрем! Сейчас пойдем за стол, попразднуем, а завтра и свадьбу сыграем, не то в этих заботах дочь в старых девках останется.

Сон, мой сон, темная вода реки и плот, плывущий по ней. На плоту стоит крест, к которому привязан мой отец. Седая голова безвольно свесилась на грудь, на другом берегу реки стоит моя мать с маленькой девочкой на руках и машет рукой, зовет нас к себе, а я не могу войти в воду. Внезапно отец поднял голову и что-то произнес, потом еще что-то сказал, но я его не слышу, ни один звук не пропускает серый воздух, я отчаянно закричал и проснулся. Рядом со мной на кровати сидела Настя и ласково гладила меня по голове, улыбалась и ничего не говорила. Да набрались мы вчера с тестюшкой, он все лез целоваться и кричал: «Сынок, да мы с тобой горы свернем! Да кто такие СБ-шники – плюнуть и растереть, эй, бабы, что есть в печи, на стол мечи, водки мне, водки!» Ну и так долее, а я молчал, и пьяно улыбаясь, смотрел на суетившуюся Настену.

Приподнявшись с постели, я приобнял свою невесту, и впился в пухлые губы долгим поцелуем, ничего спокойно вытерпела даже утренний перегар, рывком повалил на кровать, под сорочкой у нее ничего не было, в смысле одето, ух ты, моя милая!

Свадьбу гуляли всем хутором три дня, сначала собрали большой стол в общинной избе, за которым тесно, но уместилось все взрослое население хутора, бабы со всех дворов снесли свою домашнюю снедь, чего тут только ни было, пироги с различной начинкой, картофельные шанежки, дымящиеся ломти тушеной сохатины, копченые окорока и рыба соленая, прикопченая и запеченная в сметане, ну и естественно спиртное, прозрачная как слеза самогонка для мужчин и домашнее вино из дикого винограда, яблок и сливы для женщин. Отдельно тесть принес, и торжественно разливал сам в кружки, несколько бутылок коньяка и виски почти шестидесятилетней выдержки (склад распотрошили рейдеры не иначе). Сначала все сидели чинно, даже скованно, но после двух, трех тостов расслабились, и разговор пошел в разнобой, потом пели частушки, в основном похабные:

Ахуе…, ах, уехал мой любимый,
И подъе…, и под елкой мне сказал,
Я залу…, я за лунным камнем еду,
Что ж ты му…, что ж ты мужем мне не стал…

Потом мужичек, сидящий напротив Митьки, двинул его в ухо, тот в ответ опрокинул на него горшок с какой-то горячей кашей и понеслось… Тесть придерживал меня, потом дерущихся вынесло на улицу, причем число участников возросло до дюжины. В это время Ефимыч, успокаивая оставшихся за столом, приговаривал:

– Спокойно, давайте выпьем за молодых и удачную свадьбу, так как свадьба без драки, как пиво без раков.

На улице уже, кажется, помирились и слышались голоса:

– А ты меня уважаешь?

Потом кто-то достал старую гармошку, и вся свадьба под проливным дождем месила грязь на улице, изображая танцы. К этому времени мы с женой удалились в дом, подаренный нам тестем. Дом был старым, с посеревшим от времени срубом, но это был наш дом, и внутри было неожиданно чисто и уютно, хорошо протопленная печь и пуховая перина, что еще нужно для первой (то есть уже второй) брачной ночи? Мы, как бы выразился мой друг Юра, – были самодостаточны, нам никто не был нужен, мы интересовались только друг другом, познавая тайны тела любимого человека…

Я проснулся от ее взгляда, в окно вливался серый свет дня, и даже полумрак комнаты не мог притушить свет ее зеленых глаз, обрамленных густыми черными ресницами. Настена мягко улыбалась, и я, недолго думая, опять повалил ее в постель.

В дверь громко и настойчиво стучались.

– Сейчас открою, – проговорил я, и вышел в сени.

– А вот и мы, – выдохнул на меня перегаром Ефимыч.

– Как там жена? Мы вам поесть принесли, – и достал из кармана бутылку коньяка.

– Со вчерашнего заныкал, – пояснил тесть.

– А поесть, поесть, он поискал глазами и увидел входящую тещу с тарелкой каких-то объедков: