Год активного солнца

Вначале все повернулись к Резо, а потом к преподавателю. Нам казалось, произойдет что-то ужасное. Но ничего не произошло. Квернадзе сделал отметку в журнале и спокойно стал читать дальше.

«Несчастный, — подумал я, — угораздило его заболеть в первый день».

Я и представить себе не мог, что не прийти первого сентября в институт можно по какой-нибудь другой причине.

— Он что, болен? — прошептал кто-то сзади.

Я прислушался.

— Ну да, болен! Просто отдыхает в Гагре, — также шепотом ответил Резо…

Моему удивлению не было границ. Наконец Квернадзе покончил со списком, взял мел и подошел к доске.

— Я буду читать вам курс высшей математики, — по-прежнему негромко сказал он, и все насторожились и притихли. — Я хочу вас предупредить, что математика — предмет легкий, если заниматься ежедневно, не пропуская ни одной темы. Да, впрочем, вы уже не маленькие, уму-разуму вас учить незачем. Приступим к делу.

Квернадзе снова надел очки и повернулся к доске:

— Тема сегодняшней лекции — вектор…

Мы открыли тетради и записали — «Вектор». Квернадзе читал лекцию так же медленно и внятно, как произносил наши фамилии на перекличке. Он словно диктовал нам. Я успевал записывать каждое слово, но настроение у меня испортилось.

Первую лекцию я представлял себе совсем иначе. Почему-то мне казалось, что все должно быть очень торжественно: нас будут поздравлять, рассказывать об избранной специальности.

Через несколько недель я понял, что Квернадзе не имеет даже отдаленного представления о металлургии. Он был математиком и уже двадцать семь лет читал один и тот же курс, предусмотренный программой для инженеров. А этот торжественный день, который так важен был для нас, студентов-первокурсников, для него был самым обычным и даже скучным днем, в который он начал этот надоевший ему курс в двадцать восьмой раз.

В перерыве мы собрались по группам. Я стоял молча, в разговоре участия не принимал. С детства я был застенчив и как-то долго примерялся и приглядывался к людям, прежде чем решался заговорить с ними.

Наблюдая ребят, я убеждался, что и в наш век физическая сила дело не последнее. Сильные рослые парни чувствовали себя уверенней, они говорили громче, их слушали внимательней. По инерции действовала школьная привычка. Много ребят собралось вокруг силача, мастера спорта Георгия Карсаулидзе. О нем писали в газетах — он был чемпионом Грузии среди юношей. Этого оказалось вполне достаточно, чтобы говорил только он, а остальные слушали.

Курили все, но не нужно было быть слишком проницательным, чтобы заметить: многие курят впервые. Новички случайно заглатывали дым, натужно кашляли, краснели и чертыхались. Однако, едва докурив одну папиросу, как заядлые курильщики, вынимали следующую. В коридорах прохаживались преподаватели. Ребята дымили особенно яростно рядом с ними. Это как бы ставило их на одну ногу с лекторами, и никто теперь не останавливал, не то что в школе. Были среди студентов и взрослые люди, но большинство перваков выглядело совсем мальчишками — они-то и дымили больше всех.

Разговор вертелся вокруг нашей будущей специальности. Прокатчики доказывали преимущество своего профиля, сталевары считали, что самое интересное — мартен. Но большинство еще не решалось принимать участие в таком сложном разговоре. Они просто слушали и чему-то улыбались.

Прошло пять учебных дней, а Хидашели все еще не появлялся. Его фамилию уже запомнили, и теперь, когда в начале занятий преподаватель называл ее, несколько человек отвечали:

— Хидашели нет.

— Что ему торопиться, — смеялись бывалые, — ведь завтра тоже еще сентябрь.

Но нам, новичкам, его отсутствие казалось загадочным и даже романтичным. Его появления ждали со странным интересом. Мы еще не перезнакомились друг с другом, а имя Левана Хидашели знали на курсе все.

На шестой день Хидашели открыл наконец дверь в аудиторию. Он опоздал минут на десять, и, когда появился в дверях, все поняли — это и есть Леван Хидашели. Почему-то мне казалось, что при его появлении в аудитории разразится хохот. Ребята признались позже, что им тоже так казалось. Но никто не издал ни звука. В дверях стоял стройный юноша. Его бронзовое лицо и мускулистое тело будто говорили нам: «Ну, ребята, не ошибитесь!» Студенты поглядывали то на Левана, то на лектора, словно ждали чего-то. Квернадзе совершенно равнодушно указал Хидашели на свободное место, не прерывая лекции. Леван огляделся, подмигнул Резо, приветствовал его поднятой рукой и сел рядом. Кто-то сзади предложил Левану:

— У тебя есть на чем писать?

— Разве этот человек сделал открытие в математике? — улыбаясь, спросил Хидашели.

— А что он должен открыть? — растерялся парень.

— Если не сделал открытия, значит, все, что он говорит, есть в учебнике. — Леван демонстративно повернулся и принялся разглядывать студентов.

— Разве у нас девушек нет? — спросил он довольно громко.

Ребята прыснули.

— Тише, что там за базар? — раздраженно спросил Квернадзе и, сняв очки, посмотрел в нашу сторону.

Леван вскочил и церемонно произнес:

— Прошу покорно извинить!

Во время перерыва я не видел Хидашели, а на второй час лекции он не пришел.