Год активного солнца

— О, я прекрасно понимаю вас, профессор. Конечно, заявление в данный момент в ректорате, но ректора сегодня не было. Завтра утром вы можете забрать заявление до его прихода.

— Я ясно сказал, с Яшвили нам не работать…

— Вы не даете мне закончить. Я без колебаний разделяю ваши соображения, но что вы скажете, если мы переведем Тамаза Яшвили в какой-нибудь научно-исследовательский институт?

— В научно-исследовательский? Как?

— По дороге я кое-что прикинул. По-моему и вам понравится мои вариант. Он не только не бросит на вас тень, но, напротив, упрочит вашу репутацию заботливого и чуткого человека.

Отар затянулся и испытующе посмотрел на профессора. Нико Какабадзе уставился на него, подняв голову.

— Завтра вы скажете на кафедре, что вам жаль способного молодого человека, порвете заявление, а Яшвили обменяете на кого-нибудь из научно-исследовательского института. Этим вы убьете двух зайцев — избавитесь от Тамаза и приобретете имя чуткого и сердечного человека. И наш математик не останется без куска хлеба. Что скажете, профессор, прекрасно придумано?

Какабадзе снова уткнулся в стол.

— Я понимаю, почему вы колеблетесь. Самолюбие не позволяет пойти на попятный, отступить перед оскорбленным вами ассистентом. Уверяю вас, терзания напрасны, вы можете быть абсолютно спокойны. Сегодняшняя беседа останется между нами. Более того, я настоятельно требую — Тамаз Яшвили не должен знать о нашем сговоре, иначе он может закусить удила, и все сорвется. В этом случае я не обещаю вам, что все останется между нами… Я думаю, вас устраивают мои предложения.

Профессор упорно смотрел в одну точку.

— Позвольте считать ваше молчание знаком согласия. Счастливо оставаться!

Отар поднялся, положил окурок в пепельницу и вышел.

Нико Какабадзе не произнес ни слова, даже взглядом не проводил незваного гостя. Он некоторое время сидел в той же позе, не моргая, уставившись в стол. Потом медленно выдвинул один из ящиков и достал валидол.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Тамаз Яшвили лежал на кровати, глядя в неприятно высокий потолок своей комнаты. Отныне он был свободен и как будто даже радовался, что пришлось оставить институт. Его тяготило ежедневное общение со множеством людей. Для этого у него не было ни энергии, ни желания. Деловое общение с такой массой народа требовало множества индивидуальных подходов и отношений, надо было устанавливать контакты, слишком многим уделять внимание, а Тамаза не хватало на это. Все его мысли, талант, способности были сосредоточены вокруг одного предмета. Этим предметом являлась математика. Сейчас он лежал и думал, что предпринять в создавшемся положении, которое представлялось ему безвыходным.

Очень скоро, через каких-нибудь четыре месяца, ему исполнится двадцать восемь. Шутка сказать, двадцать восемь лет! Пятый год, как он закончил институт, но до сих пор не защитил диссертации. Степень как таковая не интересовала его, не составляла цели жизни, но надоедливые расспросы родственников и знакомых: «Не защитил еще? Когда собираешься?» — действовали на нервы. Все были наслышаны о его необычайном таланте и недоуменно пожимали плечами, когда Тамаз раздраженно бросал в ответ: «Не защитил и, наверное, никогда не защищусь!»

Тамаз лежал и глядел в потолок. Иногда он переворачивался на бок или ложился на живот и упорно разглядывал широкие, некогда крашенные половицы.

Сейчас, когда он нигде не работал и свободного времени было хоть отбавляй, его не покидало жгучее желание оглянуться на свое прошлое, разобраться в самом себе.

Он невольно улыбнулся. Его поразительная память могла мгновенно, в абсолютной последовательности восстановить почти каждый из прожитых дней, начиная с четырехлетнего возраста. Как бездарно прошли годы! Какой убогой и безликой была вся его биография! Разве можно сравнить жалкое прошлое Тамаза Яшвили с блестящим жизненным путем боготворимых им Абеля, Гаусса или Галуа? Сама мысль об этом казалась ему кощунственной. Может быть, он гонится за славой? Страдает манией величия? Нет, слава и известность никогда не привлекали Тамаза Яшвили. Он мечтал о большой жизни, о светлых днях, отданных науке. Как далеки его мечты от того, что происходит на самом деле! Может быть, он обделен талантом? Силой воли? Нет, этого не скажешь, и талантом он одарен сверх меры, и волей, только волей ученого.

Он может месяцами днем и ночью биться над решением какой-нибудь математической проблемы. Зато он не умеет постоять за себя, вступить в борьбу, когда это необходимо. При первом же препятствии складывает оружие, при первом же столкновении с житейскими неурядицами у него опускаются руки.

Поэтому, вероятно, так бесцветна его биография. Самые примечательные события можно перечислить по пальцам — незабываемое чувство, которое испытал, научившись считать, первая любовь и бегство из родительского дома. Вот и все.