Год активного солнца

Тамазу не было пяти лет, когда он начал складывать в уме трехзначные числа, не умея еще писать их. Первым это заметил отец. В доме только что закончился ремонт, и Григол Яшвили считал деньги, причитающиеся мастерам за работу. Приземистый мужчина с тучным лицом громко складывал суммы, придирчиво сверяясь со счетом рабочих. Тамаз стоял рядом и задумчиво глядел на отца. Худенький, слабый мальчуган в очках еще не знал, что такое цифры, но среди бесконечных подсчетов и галдежа, не утихавших в семье почти месяц, он впервые заметил белые палочки, порхающие на фоне серого неба. Они слетались, мешались друг с другом и распадались на стаи. И сейчас, стоя около отца, Тамаз долго следил за их полетом, потом подсчитал оставшиеся палочки и громко сказал отцу число.

Григол Яшвили вытаращил глаза на сына. И рабочие не меньше его были поражены точным ответом ребенка. Отец словно сейчас вспомнил, что Тамаз и раньше проявлял необычайное влечение к счету, давно научился считать до тысячи. Никто не знал, кто и когда учил его.

Хрупкое сложение и умные впечатлительные глаза ребенка пугали родителей. Тамазу запретили считать. Родители старались найти ему развлечение по возрасту. Но Тамаз равнодушно смотрел на игрушки и сторонился сверстников. Часто задумывался как взрослый. Стоило позвать его, как он вздрагивал и не сразу приходил в себя. Это больше всего огорчало родителей. На шестом году он научился писать цифры, и теперь уже не палочки, а стаи цифр взлетали на фоне серого неба…

Поначалу Григол даже гордился талантом сына, но постепенно встревожился не на шутку. Тамаз стремился к уединению, в кругу сверстников он скучал и дичился. Да и задумываться стал чаще. Затаится где-нибудь у окна и отрешенно смотрит на небо, не по возрасту серьезно. Иногда радостно вскрикнет, глазенки вспыхнут, и лицо просияет от счастья. Эти вспышки радости бывали вызваны решением новой и более сложной задачи. В такие минуты родители испуганно бросались к сыну. Тамаз медленно приходил в себя, и, когда последняя стайка цифр скрывалась вдали, радостные огоньки в глазах сменялись всегдашней тоской.

Как он мучился и переживал, глядя на удрученных родителей! Григол тут же как бы между прочим начинал одеваться и тащил сына в цирк или зоопарк. Тамаз нехотя подчинялся. Особенно не хотелось ему идти в цирк, но он не умел упрямиться. В цирке равнодушно смотрел на манеж, даже удивительные трюки воздушных акробатов, во время которых все вокруг ахали от страха и восторга, оставляли его безразличным. Флегматичность сына убивала Григола Яшвили, правда, его несколько утешала необычайная способность мальчика, хотя и эта способность доставляла не меньше беспокойства.

Однажды маленького Тамаза взяли на скрипичный концерт. Музыка с первых аккордов увлекла его. Он прижался к спинке кресла и закрыл глаза. И, как всегда, на фоне серого неба поднялись стаи цифр, только более густые, чем прежде. В каждой стае их было не меньше сотни. Они летали в ритме музыки, привольно скользили по небу, кружились в изумительном хороводе, затем, словно повинуясь руке таинственного дрессировщика, разом взмывали ввысь.

Григол Яшвили озабоченно вглядывался в лицо сына. По напряженным мускулам лица, по нервическому подергиванию губ было заметно, что с ребенком творится что-то неладное.

— Тамаз! Тамаз! — прошептал отец, прикоснувшись к тонкой руке сына, и почувствовал, что ребенок изо всех сил вцепился в подлокотник.

Тамаз очнулся, вспомнил, где он. Пылающее от счастья лицо сразу осунулось. Его угнетало неотступное внимание родителей, и сейчас стало так горько и стыдно, словно его поймали на чем-то предосудительном. Сквозь слезы он уставился на сцену.

После первого отделения Григол увел сына домой. Этот случай долго обсуждался в семье, и наконец было решено не отдавать мальчика в музыкальное училище.

В школе хилый замкнутый очкарик сразу обратил на себя внимание. Поначалу ребята невзлюбили необщительного одноклассника, но потом, когда Тамаз Яшвили проявил необычайные математические способности, когда в школе сложили о нем маленькую легенду, все стали относиться к нему с интересом.

Большое счастье пугало Григола не меньше, чем большая беда. Он служил завхозом в одной крупной организации и умело извлекал выгоду из своей должности. Родня считала их семью прочной и состоятельной. А Григол больше всего на свете боялся оказаться на виду. Он никогда ни с кем не враждовал, ни о ком не отзывался плохо, всем старался угодить, не потому, что был добр по натуре, а от страха. Григол всего боялся, все обходил стороной, выбирал окольные, зато надежные пути.