Год активного солнца

Шурочка вышла, но заведующего гороно впустила не сразу — была у нее такая привычка: помариновать в приемной человека, который явился с делом неприятным, дать Кире Сергеевне время подготовиться.

Чудачка. Как будто неприятности от этого станут меньше.

Заведующий гороно от порога кинул свое «Разрешите?», и Кира Сергеевна заметила, как хмуро его лицо.

— Садитесь, Василий Васильевич.

Он ладонью смахнул с бровей капли от растаявшего снега, вытер платком руку. Сел, пристроил на коленях большой черный портфель.

— Кира Сергеевна, я только что из горкома…

— Знаю, — перебила она, блокируя все упреки и вопросы. — Знаю и могу доложить, что на исполкоме попало всем, начиная со строителей, кончая мною. Будем сдавать первого февраля.

Он поднял удивленные глаза.

— Вы о детском комбинате?

— А вы о чем?

Он моргнул, пригладил влажный чуб. Забарабанил пальцами по замочку портфеля.

Ей стало не по себе: значит, пришел с чем-то другим и это другое важнее для него и труднее для нее.

— Я только что из горкома, опять просил отпустить меня в школу. Больше я не могу!

Она поднялась, обошла стол, села напротив него. Они молчали, звякал в тишине под его пальцами язычок замка.

Кира Сергеевна знала, что когда-нибудь это случится. Всякий раз, бывая здесь, он заводил этот разговор. Но она не думала, что это неопределенное «когда-нибудь» наступит теперь, сейчас же.

— Что вам сказали в горкоме?

— Чаша весов дрогнула, и если вы меня поддержите… — У него дернулись губы. Кира Сергеевна видела, что он весь взвинчен, издерган, чувствовала свою невольную вину — как он не хотел тогда уходить с учительской работы, а она ему наобещала часы в школе, уговорила.

Какие уж там часы!

— Я отупел от заседаний, инструкций, приказов, штатов, финансов, ночами снится, что стою у доски… Я учитель, Кира Сергеевна, моя жизнь там, в классе, а на что я ее трачу?

Она помнила его уроки — как у самых лентяев загорались глаза, когда он начинал теорему и вдруг поднимал мелок: «Кто завершит доказательство?» Или — опять же вдруг: «Хотите, докажу, что параллельные пересекутся?» Доказывал и призывал уличить его в «подлоге».

У него работал весь класс, даже отпетый Ленцов, гроза школы, лазил к нему домой со сложнейшими логарифмическими уравнениями. К Василию Васильевичу на уроки сбегались математики города, чтобы распознать секреты его метода. А он смеялся: «Честное слово, сам не знаю, в чем мой метод, может, в отсутствии метода. Просто надо научить их любить математику!» И сам считал, что точнее, строже и интереснее математики нет науки.

Как много он потерял за эти годы, а еще больше потеряли те, кого он мог бы учить и не учил. Но тогда ей надо было уходить из гороно, ломали голову по поводу замены, выбор пал на самого заметного и талантливого.

А зачем заведующему гороно талант учителя?

— Я согласен досидеть этот учебный год.

Он так и сказал — «досидеть», а не «доработать».

— Василий Васильевич, я виновата перед вами. — Кира Сергеевна вздохнула, а он сжал руки, весь напружинился и даже побледнел от ожидания. — И я на вашей стороне сейчас. Сделаю все, чтобы вы могли вернуться в школу.

Он расслабил и опустил плечи, вытер повлажневший лоб, и она подумала: это талант тянет его в школу, а меня вот не тянет; я тоже устаю, тупею от заседаний, споров, бумаг, от нерешенных дел, оттого, что вечно надо с кем-то ссориться, что-то доказывать… Но доля моя все равно счастливая.

— А кого будем рекомендовать вместо вас? — спросила она.

Он быстро взглянул на нее. Сказал:

— В облоно и горкоме я называл кандидатуру. Отличную кандидатуру.

Произнес это как-то особенно, значительно и все смотрел на нее. Она смутилась. Уж не меня ли он называл? Зачем?.. Для меня это — пройденный этап…

— Кого же вы называли?

— Александра Степановича Гринько.

Она медленно опустила глаза.

— Не очень остроумно, Василь Васильич. Муж с женой не могут работать в подчинении друг у друга.

— Почему? Если на то пошло, Александр Степанович и теперь в вашем подчинении. Выходит, ему в городе вообще работы нет.

— Не совсем так. Сейчас он в вашем подчинении.

Заведующий гороно улыбнулся:

— Вот именно. А тогда будет подчиняться облоно.

— Не будет, — сухо сказала Кира Сергеевна. — Я обещаю вам поддержку, а вы обещайте эту свою идею держать при себе.

И тут же поняла, что получилось нехорошо. Словно торгуюсь.

Он поблагодарил и стал прощаться. Не ответил ни «да», ни «нет». Пошел, взмахивая своим допотопным портфелем. Кира Сергеевна смотрела ему в спину и думала: готов подвести под меня любую мину, лишь бы самому уйти.

Появилась Шурочка, напомнила: в три часа — комиссия по здравоохранению. Кира Сергеевна взглянула на часы — время еще было. Взяла конверт — тот, из театра, вытащила приглашение. Сверху нацарапано от руки: «На 2 лица».

На два лица.

Знала, что муж не пойдет. Все-таки позвонила ему в школу. И, конечно же, он сказал:

— Не получится, Кириллица. У меня педсовет.

Не было бы совета, нашлось бы другое дело. По приглашению он никуда с ней не ходил.

— Василий Васильевич уходит в школу. Если хочешь, возьми его, у тебя ведь не хватает математика…

— Его отпускают?