Год активного солнца

Кира Сергеевна удивилась, что лезут сейчас все эти мысли. У нее разболелась голова, она достала в сумочке таблетку.

Выступали члены комиссии.

Как обычно, критиковали учителей, которые «не смогли», «не сумели», «недоработали». Говорили о продленках и школах полного дня.

Круглосуточные детсады, группы продленного дня, теперь вот появились школы полного дня… Зачем? Изгонять ребенка из семьи — зачем? Освобождать родителей от детей — зачем? Освободить женщину от кухни, стирки, уборки — понятно и разумно. Но зачем — от детей? Ради работы, вклада в общее дело? Разве дети — не самый ценный вклад в общее дело?

В войну, после войны женщины работали много и трудно. Кира Сергеевна помнила, как мать, вернувшись из школы, переодевалась, уезжала перебирать картофель или грузить уголь. Это называлось трудовым фронтом. Это было необходимо. Но сейчас-то?

Освобождать женщину надо не от детей, а для детей!

В зале было душно, никто не догадался открыть фрамуги. Голова все болела, от насухо проглоченной таблетки горчило в горле, Кира Сергеевна потянулась к графину, налила воды. Секретарь комиссии странно посмотрел на нее, опять уткнулся в протокол, стал писать.

А члены комиссии все говорили, говорили… О патриотическом воспитании, о встречах школьников с ветеранами войны и передовиками производства, о профилактике правонарушений…

Как не понимают, что надо не об этом? Как сама я этого не понимала? Давайте освобождать женщину-мать для детей — это и есть самая надежная профилактика! Чтобы не электронная няня, а живой голос матери пел колыбельную! Чтобы не только по телевизору, а из уст матери ребенок слышал вечернюю сказку! Чтобы не вешать ребенку на шею ключик от родного пустого дома, где никого нет! Надо вернуть детям домашнее детство!

Но неизвестно, захотят ли этого сами женщины. Кира Сергеевна вспомнила, как заведующая горздравом сказала недавно: «Современной женщине нужна полноценная жизнь». Выходит, быть с детьми — значит, жить неполноценно. И мы бежим, теряя и опрокидывая все, что мешает. Где-то там, за спиной, остаются дети. Попробуй останови! Дети все чаще становятся обузой, деталью скучного быта, и женщины не хотят детей…

Члены комиссии молча смотрели на нее. Уже все высказались, надо было закрывать заседание, Кира Сергеевна понимала это, но словно оцепенела, была придавлена мыслью — мы делаем не то! Хотелось встать, крикнуть в зал: «Погодите, остановитесь, послушайте, мы делаем не то!»

Опять вспомнила альбом «Ступени жизни». Строгую комсомолку Киру на фотографии. Если б сказать той комсомолке: «Через много лет, когда все главное будет позади, ты поймешь, что с самого начала жила не так» — разве она поверила бы? Разве захотела бы построить свою жизнь иначе?

Секретарь комиссии тронул ее руку. Она увидела зал и бледные пятна лиц, обращенных к ней.

— Спасибо, товарищи, все свободны.

Расходились тихо и оглядывались на нее. Ушел секретарь со своими бумагами. Она все сидела, думала о себе, о семье. Благополучная семья. С бабушкой и высокооплачиваемым отцом.

Ирина сказала как-то: «Что — бабушка? Ребенку нужна мать». А я не пела ей колыбельной, не баловала сказкой — не до того. Хотела состояться как личность. Бежала к празднику труда.

Вспомнила, как слепнущая мать просила: «Кира, почитай мне газету». Мать любила статьи на темы морали. И все было некогда. Все обещала: «Вот подготовлюсь к докладу», «Вот проведу семинар», «Вот закончу проверку»… Всю жизнь было некогда.

Только сейчас Кира Сергеевна осознала, как тяжело жила мать в последние свои годы. Полуслепая учительница, привыкшая общаться с книгами. Иногда она брала лупу, пыталась читать. Потом у нее болела голова. Изредка ей читали Ирина и Александр Степанович — когда позволяло время.

Жизнь матери не была счастливой. А муж, дочь — разве они были счастливы со мной? Муж ушел от меня, а счастливые не уходят. И дочь ушла. Я считала, что молча и трудно несу свой крест. А этот мой крест несли все: мать, дочь, муж…

Вот тебе и ступени жизни. Только куда они ведут?

Она встала, собрала в папку планы, списки. Поднялась к себе.

В приемной ее уже ждали. Шурочка, сдвинув брови, печатала на машинке.

— Всех приму, но, с вашего разрешения, сперва выпью кофе, — сказала Кира Сергеевна, — я без обеда сегодня.

Вошла в кабинет и как бы увидела его заново. Лимонные шторы, письменный стол с торчащей ручкой и стопкой писем, забитый делами шкаф, в углу — низенький столик на гнутых ножках, гвоздики в вазе… Холодно блестели желтые елочки паркета.

Мое единственное и, наверно, последнее пристанище, где мне всегда хорошо.

Голова уже не болела, она ощутила в себе легкость, впервые за все это время ей захотелось есть, и она представила, с каким наслаждением выпьет чашку кофе и потом выкурит сигарету.

Шурочка внесла поднос с чашкой и печеньем, по кабинету поплыл крепкий, пряный запах.