Год быка--MMIX

В этой констатации зеркальности ситуации, в которой обе «империи» окружают друг друга базами, обе увлечены гонкой вооружения до перенапряжения ресурсов, обе ведут локальные войны, шпионят, травят противников, организуют перевороты и подавляют инакомыслие – единственное отличие объективного взгляда от переданного Азимовым мироощущения элиты «империи добра».

Ощущение американской элиты и общественного мнения – оно именно такое, слегка шизофре­ничное, как и у британской элиты столетием раньше. Расколотое сознание британской элиты – здесь помню, здесь не помню, хорошее в себе превозношу, плохое не вижу – неплохо отражено в знаме­нитой истории про доктора Джекила и мистера Хайда. В американской версии – эта же история пересказана шершавым языком кино Алана Паркера «Сердце Ангела».

В этом расколотом сознании, подлинном оруэлловском двоемыслии – существенное отличие мироощущения «империи добра» от мироощущения «империи зла». Элита, интеллектуальная и даже политическая, «империи зла» цинично осознает себя носителем зла. Интеллигентская часть элиты, привыкшая к плоским и даже одномерным проекциям, уподобляется при этом картезианской элите «империи добра». И тоже считает свою страну воплощением сил зла. Но, слава Богу, были и есть интеллектуалы, различающие свет и тени. Такие, как доктор В.Турчин, сыгравший свою роль в слож­ной политической игре двух имперских элит на рубеже 1970-х. Игре, которая привела к поражению ставки на дальнейшую милитаризацию, и к победе олигархических сил в обеих сверхдержавах.

Так что прогноз событий, имевший место в первой части второй книги Трилогии, в общих чертах действительно осуществился во время «пятого кризиса» на рубеже 1960-70 годов. А вот шес­той кризис капитализма начала 1990-х американской элитой даже и не воспринимался как кризис, наоборот – как триумф и «конец истории», полная и окончательная победа «Первого Основания» над разложившейся олигархией «империи зла». И поскольку Трилогия Азимова точно отражает мироощу­щение американской элиты, то весь «шестой кризис» укладывается в короткую концовку второй книги, буквально в пару абзацев. Точнее даже, главное и не упомянуто, а подразумевается и под­тверждается небольшой отсылкой к прошлому уже при описании «седьмого кризиса».

Так что весь «шестой кризис» в Трилогии оказался спрятанным в фигуру умолчания между первой и второй частями второй книги. Однако, значение этого «шестого кризиса» для фантасти­ческой Академии, как и для исторической Америки ничуть не меньше, чем победа северян в Граж­данской войне 130 лет раньше. Только с обратным знаком.

В реальной истории советская олигархия в декабре 1988 на Мальте сдалась на милость побе­дителя, уполномочившего для оприходования символов власти комиссию из бывших «диссидентов». Казалось бы, солнце свободы должно воссиять над всем миром? Но вот незадача, в самой Америке олигархия «империи добра» не только не подвинулась, но и начала сажать в тюрьму своих дисси­дентов, которые внесли вклад в эту победу над «красным драконом». Кажется, Линдон Ларуш именно в 1988-м сел за решетку. И это событие вполне подходит как символ инаугурации дракона в красно-белую полоску.

Что характерно, как и в американском медиа-мэйнстриме, в азимовской Трилогии об аресте героя-диссидента Деверса сказано вскользь и много позже.

10. От фантастики к фэнтези?

Именно так воспринимается переход от первой ко второй части второй книги азимовской Три­логии. Когда я читал книгу в первый раз в 1992 году, я так и воспринял этот явно наблюдаемый водораздел примерно посредине всей Трилогии. Это прощание с «планом Селдона» во время очеред­ного кризиса стало разочарованием не только для героев романа, но и для читателей. Ведь нам тоже хотелось увидеть торжество позитивной науки в гуманитарной сфере. И тут такой облом.

Сама постановка вопроса о непредсказуемости на основе теории Селдона фактора мутации, влияющей на развитие психики человека, выглядела как окончательный отказ от первоначальной «научной» постановки вопроса. Это сейчас, имея за спиной опыт работы с текстом булгаковского Романа, можно понять, что именно так и обстояло дело. Азимов действительно перечеркивает перво­начальную картезианскую модель будущей науки. Но это не означает, что он отказывается от «фундаментальной психологии».

Если бы я был более наблюдателен в 1992 году, то мог бы уже тогда заметить, что азимовский «космический мутант» Мул очень даже перекликается с гумилевской теорией «космической мута­ции» как источника «пассионарности», то есть свойства психики, дающего активному меньшинству возможность влиять на пассивное меньшинство.