Год Быка

В пятницу Платон опять убедился в правильности выбора четверга в качестве дня отгула. Ибо перманентный дождь то шёл, то моросил, в том числе очень косо с бело-серого, сплошной пеленой накрывшего Москву, небосвода, то взвесями капель влаги попадал в лицо, проникая под козырёк спортивной кепки. Да и стало заметно прохладней.

От мысли о правильности накануне сделанного выбора ему становилось как-то спокойней и даже веселей.

Настоящий осенний дождь, затяжной и нудный! – осознал поэт ситуацию.

После субботних дел в гараже – подключения к новому кабелю и зарядки аккумулятора, – проходивших при ясной погоде, Платон надеялся на её продолжение и в воскресенье. И его надежды оправдались.

Сначала он принялся за яблоки. Потом успел снять плёнку с шалаша, почистить её, свернуть и убрать на зимнее хранение. Затем он также, как никогда аккуратно и рационально обложил оставшееся в нём шифером, предварительно, по печальному опыту прошлого, закрыв всё ещё и полиэтиленовой плёнкой. Ему особенно важно было при этом выкроить часть листов шифера и для ремонта стен последней компостной кучи. И это ему удалость сделать как раз до темноты.

Довольный сделанным, – ведь теперь дача по большому счёту была готова к зиме, – опять навьюченный Антоновкой, Востоком, Штрейфлингом и Уэлси, он отбыл домой.

– «Как я вчера всё успел сделать?!» – поделился Платон утром радостью с женой, выглядывая в окно, за которым на улице было пасмурно, и уже шёл классический осенний дождь.

– «Да! Началась мерзкая осень!» – резюмировала Ксения, не давая поэту настроиться на лирический лад.

Но лад проявился на работе. В это раз Платон был первым, и первым встретил новую посетительницу, моложавую женщину.

– «Здравствуйте!» – опередил он ту, ищущую глазами кого-то другого.

– «Здравствуйте! Мария!» – чуть улыбнувшись, представилась та приветливому.

– «Платон Петрович!» – в свою очередь представился он, с интересом вглядываясь в красивое лицо.

– «Очень приятно!».

– «Вы это предполагаете, или Вам кто-то обо мне сказал? Я, вот, пока не знаю, с Вами не пробовал!» – ошарашил он красивую, вгоняя её в краску.

Платон не любил казённо-лицемерное «Очень приятно!».

Откуда кто знает, что потом будет? Это наверняка пришло к нам из прошлого, скорее всего даже из литературы. Тогда знакомящиеся уже неофициально, фактически, знали друг о друге что-то хорошее или полезное, и им оставалось лишь быть представленными друг другу официально.

Поэтому сейчас лучше говорить что-то другое, например… – рассуждал чуть позже Платон, так и не закончив мысль, не в первый раз закашлявшись.

Это видимо надоело чревохранителю, и из глубины, где проживает ещё и душа, будто бы послышалось:

– «Кашляети, ети?!».

Но опять победила лирика. Во вторник вновь стало солнечно, и хотя ещё не было сухо, но зато потеплело.

Но Платон вдруг почувствовал, что в этом году он как-то морально подустал. Причём не от обилия дел, а, как ни странно, от обилия забот и положительных эмоций.

Бабье лето в этом году не сдавалось. С достойной настырностью, оно влезало и влезало между прохладными и дождливыми днями. После продолжительного, суточного дождя в понедельник, во вторник и среду установилась не только солнечная, но и тёплая погода. Температура воздуха к среде опять повысилась до плюс пятнадцати.

Что-то это тоже предвещало? К чему был теперь и этот знак? – раздумывал Платон.

Но осень опять оделась в своё золото. Листопад стал гуще. Даже от незначительного дуновения ветерка листья слетали с веток, и иногда по весьма замысловатой траектории наперегонки неслись к земле, колеблясь в полёте, демонстрируя всем обе свои стороны, словно хвалясь напоследок: вот я какой стал яркий и красивый.

Очередным утром Платон натощак сдавал клинический анализ крови.

– «В больницу, штоль?!» – спросила, похожая на Шапокляк, древняя старушка, почти с остервенением выдавливая из безымянного пальца Платона шестую порцию крови.

Слава богу, на этот раз та шла легко. А то бы быть кончику этого пальца синим, как это как-то раз уже было.

Это воспоминание о синем кончике невольно перебросилось и на результат ожидаемой операции, для которой Платон и сдавал эти анализы.

Да! Ничего не поделаешь! Ещё одному моему кончику точно быть синим! – сокрушённо вздохнул про себя ещё не иудей и не мусульманин.

Поди, потом доказывай, что ты не их член! А кому и когда, и при каких обстоятельствах? Жена знает, любовниц нет! А остальные родственники и знакомые, надеюсь, мой голый труп с синим наконечником никогда не увидят?! – несколько успокоил себя Платон.

И он отчётливо вспомнил, как проявилась эта проблема.