Год черной змеи (СИ)

Разговор разносился по гулкой лестнице, словно по огромной трубе. Произносимые слова отражались и резонировали. Переплетение и наложение звуков формировало удивительный и гулкий эффект. Наверное, создатели знаменитых концертных залов часами бродили по пустующим лестницам старых домов и пытались раскрыть секрет этого раскатистого звучания или наоборот архитекторы эпохи доходного дома слишком часто посещали филармонию. Кто знает.

- У меня для вас письмо. - Паренек полез в карман и достал оттуда серьезно помятый конверт.

Уже успокоившаяся старушка протянула руку, ожидая, что сложенный особым образом лист бумаги окажется у нее.

- Извините, вы не могли бы со мной водой поделиться? - Теперь стало бы заметно каждому, что паренек очень волнуется. - Пить так хочется, ну просто сил нет.

Начало разговора напоминало пошлый анекдот. Между нами говоря, лестничная клетка вовсе не то место, где надо с ходу демонстрировать глубину мысли или экспериментировать со словом в поисках неизведанных художественных глубин.

- Проходи. Попробуем что-нибудь противопоставить обезвоживанию.

Надежда Халимовна ни на секунду не усомнилась в правильности своего решения. Пускать совершенно постороннего человека к себе домой с одной стороны, конечно, рискованно, но тем и хороши коммунальные квартиры, что полны наблюдателей и слушателей, причем их зоркости и чуткости подивился бы сам Зверобой или даже Чингачгук Большой Змей. Так что "подозрительный" разговор уже дословно зафиксирован в абсолютной памяти обобщенного разума коммуналки, а может, для надежности и записан в двух - трех местах в предназначенных для этого самого блокнотиках.

Молодой человек опасливо втиснулся в темноту похожего на узкий штрек коридора. Осветительному прибору было явно не по силам разогнать сумрак. Тусклая двадцати пятная лампа, словно принцесса заточенная в башне, была спрятана в пыльный стеклянный плафон, который как кощей, питающийся жизненной силой своих узников, поглощал большую часть световых волн излучаемых дугой накаливания.

Осмотрительно ступая по натоптанной на крашенном дощатом полу тропинке, спутники двинулись вглубь коммунального царства. Потревоженные колыханием воздуха толстые многолетние пласты едкой пыли едва шевельнулась, не спеша покинуть насиженное место.

- Присаживайся. - Хозяйка захлопнула форточку и принялась готовиться к чаепитию. На столе появились круглые чайные чашки на больших блюдцах, сахарница с несколькими кусочками гостевого сахара и вазочка с недорогими подушечками. - Как, позволь спросить, к тебе обращаться, письмоносец?

- Максим. - Парень устало прислонился к спинке стула. Приклеенная улыбка сползла с его лица.

Надежда Халимовна села напротив и внимательно оглядела гостя, неторопливо постукивая пальцами по столу.

- И сколько же вам лет, юноша?

- Скоро семнадцать.

- Славные годы. Мне в твоем возрасте постоянно есть хотелось.

Надежда Халимовна, конечно, обратила внимание на легкую запинку.

- Печенье бери, не стесняйся, а я письмо почитаю. - Хозяйка взяла в руки ненадписанный конверт и не спеша открыла его.

Внутри оказался сложенный вчетверо тетрадный листок, на котором была надпись: "Эльзе Генриховне". Надежда бросила заинтересованный взгляд на юного почтальона. Честно говоря, она и ожидала чего-то подобного. Уже там, на лестнице она уловила в облике молодого человека знакомые черты. Письмо еще раз подтверждало обоснованность ее подозрений. Знать, что она в смутные революционные годы в одночасье из классово-чуждой немки дворянского происхождения Эльзы Генриховны превратилась социально-близкую Надежду Халимовну, могла только ее дочь. Так сложились обстоятельства. Те, кто был посвящен в тайну, ушли в мир иной еще тогда, в голодном послереволюционном Петрограде. Развернув лист, старушка увидела скупое послание написанное прыгающими печатными буквами: Мама, помоги, пожалуйста, своему внуку. - Да, лаконично. Ничего не скажешь.

Ни один человек не смог бы догадаться, что чувствовала в этот момент Надежда Халимовна. Жизнь научила ее держать лицо.

- От письма желательно избавиться - подумал Максим. Он забеспокоился и начал ерзать на стуле, не зная, что предпринять, если родственница начнет чудить.

- Вещи твои где?

Надежда Халимовна подошла к стоявшей в углу печке открыла топочную дверцу, бросила внутрь смятую бумагу, поднесла зажженную спичку, удостоверилась, что огонь не потухнет и только потом до упора открыла шибер.

- На вокзале, в камере хранения. Только вот с документами ....

- Свою историю потом, да и не здесь расскажешь.

Тон хозяйки стал жестким и властным. Подобным голосом частенько пользуются сержанты, отправляя вверенный им контингент на пробежку.

Надежда Халимовна давно разуверилась в звукоизоляции тонких межкомнатных перегородок. Бдительность, помноженная на любопытство, делала эти преграды несущественными. Чтобы исключить ненужные слухи, лучше не давать к ним повода. Биографию внука незачем знать поднаторевшим в подслушивании соседям. Тем более, что все шло к повторению предвоенных чисток.