Год черной змеи (СИ)

Окончательно столпотворение настигло Родина в конторе. Стоило Максиму миновать подворотню формой своей похожую на изогнутое горлышко замшелого магического сосуда в котором в котором Сулейман ибн Дауд - мир с ними обоими - заточил несчастного джинна Гассана Абдуррахмана ибн Хоттаба, как он оказался в длинном похожем на кишку дворе. Игривые лучи солнца могли порадовать чахлую травку, жавшуюся к домам никак не ранее полудня, когда светило окажется почти в зените, именно в той точке хрустальной сферы небес, что находится непосредственно над головой. Пока же в глубине двора царила приятная прохлада и чудом сохранившаяся сырость. Особое оживление чувствовалось рядом с обшарпанным невысоким крыльцом, над которым расположилась новенькая жестяная крыша.

Медленно и размеренно сделав глубокий вдох через обе ноздри и, выдохнув особым образом, что показало поверхностное знакомство с пранаямой, Максим обхватил ручку удивительно прочной двери и потянул на себя. Как же отважны и безрассудны бывают жители человеческого муравейника. Ну почему рядом с этой дверной ручкой не свил гнездо какой-нибудь микробиолог и по совместительству герой-общественник. Он мог бы пугать посетителей соскобами, предметными стеклами и чашками Петри, на которых прорастают колонии самых ужасающих микроорганизмов, что известны человечеству. Он бы жонглировал демонстрируемыми предметами словно фокусник в цирке, а своим глубоким проникновенным голосом пел как певчий в храме осанну санпросвету. Был бы не лишним и строгий плакат, похожий на те, что вешают на трансформаторные будки и, конечно, многочисленные ванночки с дезинфицирующими растворами для обработки рук до и после входа в столь заразное помещение. Может хоть "через это" очереди частично отбросили бы свои хвосты. Но мы опять переходим в область предположений.

Едва войдя в дверь, Родин тут же оказался среди полыхавших смятением людей. Вокруг было полно горящих безумным светом отчаяния глаз, безмолвно кричащих искривленных ртов и сжатых до побелевших в бессильной злобе пальцев кулаков. Из самых глухих уголков подведомственной территории сползались сюда страждущие. Словно муравьи, почуявшие скорый заход солнца спешили они к своей королеве неся с собой груз проблем многократно превышающих их скромные возможности.

Народ толпился по лестницам и коридорам, составляя запутанную цепочку очередей. Чувство нетерпеливого ожидания рука об руку с извращенной жаждой справедливости овладевали всей толпой, исторгая из своих рядов весьма странных лидеров.

По коридорам проносились диковинные хозслужащие с оттопыренными задами на которых блестели потертые брюки. Они напоминали ощипанных и клочковатых гиен рыскающих в поисках ослабленной и больной жертвы.

Неопытный человек сразу терялся, паниковал и впадал в уныние частенько сменяемое буйством. Легко можно было встать не в ту очередь или едва отлучившись потерять и уже никогда не найти тех за кем занял место.

Свойство этих чертогов таково, что почти никто, выйдя из дверей и сжимая в руках вожделенный листочек, не может вспомнить лиц людей, стоявших рядом. В память все больше врезаются цвета, запахи и интонации. И уже ничего кроме того, что был за женщиной в красном или мужиком в пальто денька через два и не вспоминается.

По всему было видно, что коммунальщики не зря едят свой хлеб. Повсюду кипела непонятная стороннему взгляду деятельность. Дух суеты и непрекращающегося аврала пронизал все здание.

Наконец, нужный кабинет был найден. На счастье очереди сюда не было, но на двери висела грозная табличка: " Приема нет".

Уже чуть обвыкшись с чиновными порядками, Максим уверенно открыл дверь и зашел. В небольшой комнате вдоль стен удивительным образом уместились четыре стола заваленные всевозможными папками и бланками. На крохотном пустом пространстве, чудом отвоёванном от бумажного монблана и должен был работать клерк, будь он на месте.