Год черной змеи (СИ)

Нонна Александровна проводила поверку в алфавитном порядке строго по лежащему перед ней журналу. Дождавшись когда вызываемый встанет, она кивала головой и ставила точку в нужной клеточке. Кстати это на первый взгляд бессмысленное действо оказалась полезным и для Максима. С одной стороны можно было освоиться, а с другой - по фамилиям и лицам, которым они соответствуют вполне можно понять в сильной или слабой школе ты оказался. Для младших классов это означает, насколько сильно будут в первое время колотить, а в старших - какой языкатой язвы следует опасаться, а с кем можно общаться. Да что говорить. Эти невеликие секреты человеческого общежития плавают у самой поверхности и ведомы всякому, кто побывал в новичках. Занятый наблюдениями Максим не сразу понял, когда произнесли его фамилию. Когда "классная" произнесла "Родин" повторно, то ее голос весьма изменился. Он уподобился звучанию лопнувшей от перенапряжения струны. Это в тот миг, когда тонкий звук вдруг превращается в противное, мерзкое дребезжание. По крайней мере, части присутствующих показалось, что было именно так. Как жаль, что экспертом в этом споре не выступал маэстро Паганини. Уж он бы точно развеял все сомнения.

Максим по примеру одноклассников встал и хотел, было, приветливо улыбнуться, но вспомнив наставления бабушки, подавил это желание. Вышло, в общем-то, неплохо, но подвели лучащиеся ехидством глаза.

Стерпев очередное явное, неслыханное, возмутительное хамство, Нонна Александровна двинулась далее по списку, попутно неустанно пыталась следить за несколькими смутьянами, в число которых попал и Максим, изыскивая способ придраться. Правда Родину в отличие от других было легче. Он тот так ловко скрывался за спинами соучеников, что его было не разглядеть. Тут сказалось преимущество дальней парты.

Ах, как возмутилась бы Нонна Александровна, если бы увидела, что все ее недовольство проигнорировано, а новичок занимается тем, что пишет белым стихом записочку своему соседку:

"Нонна сроднилася с Ноем.

Хозяином очень суровым.

Каждую тварь парой накроем.

Запишем в журнал и закроем".

Неизвестно почему, но нелепые строчки соседу показались смешными. Сдерживаясь от подкатившего хохота, он смял листочек в тугой комок и от греха подальше метнул его в неосторожно оставленный открытым портфель соседа с третьей парты.

Пробежавшись еще раз глазами по списку, Нонна принялась выбирать жертву. Наконец, она определилась и произнесла фамилию.

Понурив голову, бедняга Лагин приступил к движению в сторону учительского стола. Передвигался он тяжко словно брел на казнь. Нонна Александровна в свою очередь смотрела на приближающуюся долговязую фигуру словно лев которому ведут на заклание жирного, вкусного ягненка.

Вся эта трагическая сцена ничуть не затронула сердце Родина, который совершенно распоясался.

" Максимом я обозначусь.

Чую от Нонны наплачусь.

За чужим плечиком спрячусь.

Посижу и чуть-чуть подурачусь

Может, напрасно горбачусь,

Как тебя звать озадачусь".

Пока идет оживленная переписка, надо сказать несколько слов о той системе, которой наша добрая учительница пользовалась при рассаживании своих классов в девчачьих школах. Там Нонна Александровна придерживалась нескольких фундаментальных правил выработанных ей самой и достойных упоминания.

Первое - нуждающихся во внимании нахалок на первый ряд.

Второе - отличниц на галерку.

Вот эти-то принципы расширила и углубила отличница народного образования. По ее мнению, уж коли родители находили возможность платить за обучение в старших классах, то тут уж нет дурочек, а любое место равнозначно и почетно. Ерунда, что в старших классах постоянный недобор и тупеньких оказывается значительно больше необходимого. Это бы ладно, но усваивают материал они гораздо хуже. Поэтому самые пугливые тупицы заняли первые ряды парт, второй ряд остался пустым, а дальше сели все остальные. Эта бредовая инициатива хоть и не находила поддержки других педагогов, но возражать инициативнице никто не посмел.

Урок литературы покатился далее по своей накатанной дорожке. На столах появились толстые тетрадки, и класс принялся конспектировать. Нельзя сказать, что было вовсе неинтересно узнать о пролетарском этапе освободительного движения, но глаза так и норовили закрыться.

Перемена встретила забытым за эти месяцы гамом и клекотом, царящим в коридоре. Опасаясь бурлящей бесшабашности малолетней толпы, Максим в одиночестве пристроился перед кабинетом химии. Одноклассники, дежурившие по школе, разбрелись по этажам. Так что рассматривать сверкающие во дворе лужи и свежевыкрашенные стены внутреннего двора пришлось в одиночестве.

Химия пролетела вовсе незаметно, а дальше день покатился, словно колесо под откос.