Год Чёрной Обезьяны

Один из парней, самый старший по виду и явно — главный, восседал на старой побитой тумбочке в центре комнаты. Он был в потертой джинсовке, щёку его украшал длинный глубокий шрам. И если по физиономии любого из этой компании читалось, что он уже знает про жизнь все, что только можно узнать, то у парня со шрамом было в глазах написано, что вот ему известно еще больше. Он посмотрел на Лену, как только та появилась в комнате, но тут же и отвернулся, не выразив ни малейшего интереса. Сейчас он молча достал початую бутылку сорокоградусной и начал разливать ее по стаканам, протянутым к нему со всех углов комнаты. В сторонке Лена увидела скромно ожидающую своей очереди компанию запечанных бутылей, в другом углу — валялись пустые. Ничего похожего на закуску не было видно нигде.

— Держи, — тип со шрамом протянул Лене грязный стакан, до краев наполненный водкой.

— Я не буду пить, — Лена покачала головой. — Я не пью водку.

— Говорю — держи, — в голосе у того зазвучала уже открытая угроза.

— А я говорю, что я не пью водку, — ответила Лена все также спокойно.

— По моему, она нас не уважает, — Валёк начал медленно приподниматься с места.

В комнате воцарилась тягостная тишина. Главный продолжал держать стакан с водкой в вытянутой руке. Все выжидательно смотрели на Лену. Та пошарила незаметно в кармане и нащупала там ледяной пистолет. Парень со шрамом вдруг обернулся к Вальку.

— Сядь! — Приказал он ему.

Валёк покорно присел.

— Не хочет — не надо. — Главарь передал стакан сидящей с ним рядом оборванной девке в грязной потрепанной кофте.

Пили не чокаясь и не закусывая. Залпом опрокидывали стаканы в рот и, морщась, глотали водку. Стакана здесь было только четыре, и они проворно переходили из рук в руки. Вся компания, не переставая, курила, и в комнате столбом стоял едкий удушливый дым дешёвых сигарет.

— Я седня Клопа видела, — Лерка, затянувшись, выпустила облако серого дыма. — У них той ночью мусора были. Загребли всех…

— Ментов ненавижу, сука, — Валёк аж сплюнул на пол.

— Маг у них был двухкассетный, японский — забрали. Сигареты, бабки — у кого что нашли. У Клопа ножик был классный — финский. Тоже. Всех отпустили наутро, кроме Железяки. На нем мокруха висела.

— Хреново ему, — пожалел Железяку тип со шрамом. — Петрофан получит, не меньше.

Все молчали, размышляя над участью горемычного Железяки.

— Щас на зоне — совсем херово, — сказала одна из девиц. — Понс рассказывал. У них там менты зверели по черному. На зоне как ведь: замочит мусор зэка при побеге — ему день отпуска. Они так и делали. Захотел в отпуск зэка шлепнул какого-нибудь, кинул его на проволоку — и день можешь гулять.

— Падлы, — подала голос Лерка. — Сама бы всех ментов положила.

— Я бы первого — нашего участкового замочил, — поддержал ее мнение Горб. Ведь такая сука! На той неделе, вон, идем после смены с кентами. Ну, вмазали, там. Видим — чувак идет. Морда у него хреновая. Мы ему в бубен дали и идем дальше, никого, в натуре, не трогаем. А тут нас, сука, менты берут — козлы вонючие и — к себе, в мусарню. Че мы такого сделили? А они нас месили — всю ночь. И этот… участковый… я б его мозги, сука, по сортиру два часа размазывал…

— Понс говорил, — продолжала девица, — у них там менты брали от скуки кого-нибудь и тащили в карцер. Подвешивали головой вниз и мочили по пяткам. Боль потом, говорит, такая — неделю ходить не можешь. На пятку станешь и: как ножом тебя — аж до задницы.

— У нас тоже самое на губе делали, когда я в стройбате служил, в Североморске, — подал голос какой-то угрюмый тип в рваном свитере.

— Твой Понс ни хрена не знает, — Валёк выпил водку и затянулся очередной сигаретой. — Он сидел по 117-ой, петухом был там, задницу всем подставлял.

— Ты видел?! — Девица нервно подскочила на месте. — Не видел, а гонишь!

— Сама гонишь. — Невозмутимо ответил Валёк. — Всех опускают, кто сидит по 117-ой.

— Это — правда, — авторитетно прокомментировал тип со шрамом. — Когда я сидел, мы на всех, кто по 117-ой шел, юбку надевали.

— А когда я сидел, — начал делиться своими воспоминаниями парень в рваном свитере, — мы, раз, помню, глядим — бабка идет какая-то, козу на веревке тащит. Мы ее подозвали. «Сока, — спрашиваем, — за козу хочешь?» Вобщем, поторговались. Собрали капусту и бабке отдали, а козу пропихнули через проволоку. Короче, мы ее дрючили все в очередь. А потом — зарезали и сожрали. А еще помню: у нас, раз, два кадра смотались. Только чуть отбежали, видят коза пасется. Они ее протянули по очереди и смылись. Коза та потом с месяц еще, наверное, подходила к колючке и блеяла: еще, сука, хотела.

— Гонишь ты все! — Уверено заявила Лерка, бросив окурок на землю и раздавив его пяткой ботинка. — Не было этого.

— Ты молчи!

— Сам молчи! — Лерка глянула на него. — А то замолчу щас!

По тому, как тот сразу притих, Лена поняла, что Лерка пользуется в этой компании авторитетом.

Когда опустела очередная бутылка, Горб бросил ее в угол и достал следующую, собираясь откупоривать.

— Погоди, — остановил его Валек, — может, косяк по кругу запустим?

— Давай косяк. — Горб спрятал бутылку.