На одну буханку
120 г сливочного масла
500 г коричневых бананов (это 5 штук обычного размера)
2 крупных яйца
1 ст. л. ванильного экстракта (не надо покупать очень дорогой – в выпечке разница незаметна)
200 г + 25 г мягкого коричневого сахара
250 г обычной муки
2 ст. л. растворимого эспрессо
2 ч. л. разрыхлителя
2 ч. л. молотой корицы
1 ч. л. молотого мускатного ореха
12 коробочек кардамона
100 г нарубленного темного шоколада (по желанию)
Это невероятно простой кекс, что понятно по тому, что весь мир начал одновременно его печь. Банановый кекс – это, по сути, сухие ингредиенты (все), отправленные в жидкие ингредиенты (тоже все). Ну и вот.
Смажьте маслом 450-граммовую форму для хлеба и выстелите пергаментом или вложите в нее невероятно удобную покупную бумажную заготовку. Разогрейте духовку до 180 °С и убедитесь, что решетка стоит по центру – там, где верхушка кекса не будет касаться тэна.
Чтобы не мыть лишнюю посуду, я растапливаю масло прямо в емкости кухонного комбайна, поставленной на кастрюлю со слабо кипящей водой. (Это можно сделать и в микроволновке или просто в кастрюльке.) Бросьте бананы в емкость кухонного комбайна и сбейте масло с бананами почти до однородности. Добавьте яйца и ваниль и снова сбейте до смешивания.
Положите в емкость 200 г сахара, муку, растворимый эспрессо, разрыхлитель, корицу и мускатный орех. В ступке пестиком (или скалкой в прочной миске) разомните коробочки кардамона и вытряхните мелкие зернышки. Хорошенько растолките зернышки и добавьте их к сухим ингредиентам. Смешайте.
Просейте сухие ингредиенты через сито в емкость комбайна и сбейте до жидкого теста. Если хотите, сейчас можно подмешать кусочки шоколада.
Вылейте тесто в форму и посыпьте 25 г сахара. Он станет хрустящим и блестящим. Тесто заполнит форму. Не тревожьтесь. Так и должно быть. Именно так и получается идеальный пышный банановый кекс.
Пеките 25–35 минут: надо, чтобы он начал отставать от стенок формы и источал совершенно невероятный аромат.
Сердца и хумус
Я как-то прочла объяснение, что травма похожа на проломленный наковальней пол, где дыру так и не заделали.
После травмы порог печали очень понижен: всегда можно снова рухнуть на дно. Мелочи способны ранить как никогда глубоко. Роняешь монетку – и она пролетает бывший пол и летит куда-то еще через проделанную травмой дыру.
Что было интересно, конечно, потому что там, внизу, в темноте – под полом, на котором я всю жизнь жила, – оказалось что-то еще. Внизу, в темноте, обнаружилась возможность, целый лишний этаж, на котором можно было жить, с которым можно жить – и благодаря этому все остальные этажи моего дома стали чуть выше. Мой дом стал больше, чем прежде.
Смерть оказалась не концом, а сдвигом; было больно не потому, что я что-то потеряла, а потому, что что-то приобрела, и хотя этим приобретением была боль, это все равно было чем-то. Это все равно было чем-то новым. Появился еще один этаж, чтобы заполнить его людьми. Это ощущалось как вина. Это ощущалось как свобода.
Я вспоминаю дом, которого лишилась, когда Джим умер: Крохотную Квартирку, застывшую во времени, сохранившуюся в той книге, что я написала, и в снимках, которые мы делали. Я вспоминаю себя на кухне, пытающуюся поддержать в нем жизнь: весь мой мир свелся к гемоглобину и калию, эритроцитам и лейкоцитам, костному мозгу и костям, печени и сердцу. Я готовила ему сердца, нарезанные кубиками и замаринованные, сытные и пряные. До этого я никогда не ела ливер.
Мне казалось, потроха будут горькими и грязными – и в чем-то это так, но по-хорошему, с сытностью, которая похожа на нагретую солнцем терракоту, высыхающие мокрые следы ног, на дым, на землю, на жизнь. Обожаю сердца: красный запах кумина, дымок черного кардамона, размякшие в уксусе и блестящие от оливкового масла, поджаренные на сковороде. Я ем их с хумусом, или положив в питу, или перемешав с клейким пореем: яйцо с размером и формой конца света, в мешочек и с разбитой верхушкой. Ступени балкона оказались под солнцем, и я сижу, поставив тарелку на колени, и поздний март медленно приплывает в весну. Тут хорошо.