Год демонов

— А то нет, — согласился конопатенький товарищ.

До отъезда в Минск на учебу Любомир жил словно бы в тревоге: а вдруг рассказала Корчу и тот пьяный отомстит? Пронесло.

За свою первую женщину он жестоко поплатился. Уже на первом курсе в университете он втерся в столичную элиту «творцов». Заприметила сим­патичного провинциала одна экзальтированная художница, пригласила в мастерскую своего отца. Все без исключения этюды, которые она ему показы­вала, Любомир восторженно хвалил. Похвала до слез тронула непризнанное дарование. Поделилась сокровенным. Она мечтает создать серию портретов ярких личностей, одаренных, талантливых двадцатилетних. Для истории. Потомки скажут ей спасибо. Она предложила ему позировать, не сомневаясь в его блестящем будущем журналиста и поэта. Он успел напечатать несколько своих стихов в русскоязычной газете «Знамя юности». Это ему польстило. Они засиживались в мастерской допоздна. Иногда она угощала его сухим вином, один раз даже шампанским. Близость возникла естественно, обыден­но, пришла, как приходит по расписанию электричка. Он не знал, что она замужем, если бы знал, очевидно, был бы осторожнее и осмотрительнее. Ее муж, скульптор с мускулистыми руками, плечами в три сажени, просто «нево­время» постучал в дверь мастерской. При нем он мощным ударом в челюсть отшвырнул ее в угол, к «шедеврам времен заката абстракционизма». А его, крепко сжимая руку в своей, вывел на улицу.

— Показывай, где твоя остановка, — приказал сиплым, злым голосом.

— Там, — ответил Любомир.

— Идем.

Не успел Любомир сделать шаг, как не менее мощный удар слева уложил его в снег. Так и двигались к остановке, как в замедленном кино: шаг, два... удар в челюсть, Любомир, как отработанная ступень ракеты, отлетал в сугроб. Темнело. Одиночество на тротуаре подчеркивало шуршание шин по мокрому асфальту.

— Помни, жаба, сладость женского тела, — наставлял обманутый муж начинающего донжуана, который после последнего удара упал на урну, опро­кинув ее.

Неделю он провалялся в общежитии, стыдясь показать изувеченное побоями лицо. Стыдно было перед однокурсницей Камелией, которой он уже восхищался, особенно когда она выступала на торжественных собра­ниях. Однажды даже с самой высокой трибуны у памятника вождю в день Октября. Она долго не замечала не только его таланта, но и внимания. Получилось, что все ее поклонники оказались бездарями, кто-то спился, кто- то ушел в академический отпуск. Она, не привыкшая быть одна, приблизила к себе провинциала Любомира и, к своему удивлению, открыла в нем «много положительных качеств», которых как раз не хватало тем, другим. Он заста­вил ее влюбиться. Ах, эти женщины! Он не опасался их как огня, но и не лип к ним, как пчела к меду.

Устроили проводы его «холостяцкой жизни». Подстрекатель Вовик Лапша, когда они проходили мимо морга мединститута, предложил проверить себя на «вшивость»: смогут ли заглянуть в это «общество», которое избавлено от душевных сомнений и борьбы за хлеб. Вовик подбадривал: патологоанатом свой парень, сосед по дому. Любомир с удалью откликнулся. Зашли. Спьяна и трупы, которые лежали с бирками на шее, не вызывали брезгливости и страха. В другой камере труп старика лежал на каталке, а труп женщины на столе для вскрытий. Уже у входа, почти у ног, лежал совсем не похожий на мертвого человека труп мужчины в грязной одежде. Было ощущение, что пьяный по ошибке забрел в подвальчик и, поджав ноги, уснул. В уголке у столика сидел знакомый Вовика и пил кофе.

— Здорово, князь. Познакомься. Любомир Горич — в будущем светило журналистики. Изучал многогранность жизни, решил проверить силу воли. Скажем, таким методом: сможет ли он отрезать голову человеку. Маньяки отрезают живому... а он мертвому, — с черным юмором предложил Вовик.

— А что, и попробую, если разрешат, — Любомир чувствовал себя героем.

— Разрешаю. Вот скальпель. Подойдите к трупу женщины и попробуйте. Не все ж журналистам в судах сидеть, а вдруг и о нашей профессии репортаж выдадите.

Ноги у Любомира налились свинцом. Ум прояснился. Он с ужасом поду­мал: «А вдруг очнется?» Не верилось, что это труп.

— Действуй. Я потом пришью. Начинай с шеи.

Незнакомка была чертовски красива, даже мертвая. Длинные черные воло­сы. «Да они живые!» — подумал он. Осторожно тронул лоб рукой. Странный холод. Он проник через всю ладонь до основания, до самой мелкой косточки и «поселился» в ней. Любомир Коснулся скальпелем шеи и перевел взгляд на «публику», мол, как видите, действую легко и непринужденно. Острое орудие патологоанатома уперлось в шейные позвонки, как тупой нож в дерево.

— Надо сломать позвонки руками. Смелее, — подсказывал врач.

— Во дает! — тянул Вовик.

Любомир не знал, как это делается, попробовал. Руки дрожали. «Помог» специалист своего дела. Любомир намотал длинные волосы на руку и поднял голову — видел такой трюк в каком-то фильме. Даже не предполагал, что голова человека такая тяжелая. Вовик аплодировал. Любомир раскланялся, но не выдержал, вышел на воздух, он задыхался...