Год демонов

Особого рвения поехать в выходные дни в живописные полесские места Гомельской области уже никто не выказывал. Ехали разве что по нужде: навестить родительский дом, помочь с уборкой урожая, схоронить близкого человека. Правду о Чернобыльской катастрофе до конца никто не знал. Одни знали совсем небольшую ее часть, другие — еще меньшую, третьи — боль­шинство — черпали скупую информацию исключительно из газет и коротких сообщений по телевидению. Просачивались факты и от комиссий разных уровней, и факты эти часто были противоречивыми. У секретаря ЦК Ивана Митрофановича был персональный дозиметр, но не было абсолютно никакой персональной ответственности за ликвидацию последствий аварии. Он понял одно: все подчинено целям пропаганды. Партии и правительству, ученым и атомщикам стыдно признаться перед народом в своей вине. Не потому ли в молчании, оговорках, проволочках и казуистике потонули, как в болотной трясине, пути спасения. Большинство некомпетентных руководителей ждало, какой вердикт вынесут компетентные мужи, а те, в свою очередь, выжидали, какое решение угодно и удобно этим влиятельным некомпетентным. Бла­гие намерения уступили место закулисной борьбе сил, которые правдами и неправдами отводили от себя ответственность.

Злобин без труда уговорил Ивана Митрофановича выбраться на выходные в чистый Лепельский район на голубые озера. У секретаря была суматошно­неприятная неделя. Обнаглели до крайнего неприличия, как он их называл, недоспелые националисты из клубов «Спадчына», «Тутэйшыя», БНФ. Тоже мне придумали Народный фронт. С кем воевать? С ним — таким же белорус­ским крестьянским сыном? Какое отношение имеет герб литовских князей и белорусских националистов «Погоня» к булочной «Троицкий пряник»? По личному указанию Ивана Митрофановича этот герб — всадник на коне — городские службы сняли с вывески над кафе. Амбициозные руководители клуба «Спадчына» засыпали его слезными жалобами. Да, по его подсказке клуб тактично и буднично выживали из всех закутков и полуподвалов. Ведь и надежная, мудрая писательская интеллигенция, народные писатели, лауреаты Ленинских премий далеки от этой мышиной возни. Ни одного телефонного звонка к нему со словом защиты, ни одного протеста. Значит, самозванцы, спекулирующие на словах «национальное самосознание», натравливают на русских и украинцев, и пора их просто разогнать, чтобы не будоражили умы доверчивых. Власть должна иметь настоящее величие и силу, а не подобие их. Первый секретарь — трус. Он это понял по незначительной житейской мелочи. Совершали после аварии облет наиболее пострадавших районов: Брагинского и Хойницкого. Определенной конкретной цели еще не было, так, для общего ознакомления с обстановкой, для поддержки духа. Самым неулыбчивым, хмурым и суровым был Первый. Глядя на его обеспокоенное лицо, и остальные члены десанта поубавили спеси и официоза. По издавна выработанной привычке местное партийное руководство рапортовало одно: «Жалоб нет. Все сделаем своими силами. Медики не подвели. Солдаты дезак­тивацию проводят. Паники в народе нет».

К вечеру вернулись в столицу, обессилевшие от усталости. И вот тут-то Первый, что вызвало полнейшее недоумение, выбросил свои туфли с ради­ационной пылью на аэродроме возле вертолета. Остальные, и Иван Митро­фанович в том числе, не рискнули повторить подобный жест. Дома, правда, он снял рубашку, туфли, брюки, трусы, попросил жену все это где-нибудь тайком сжечь. Вне сомнения, Первый знает больше всех, коли уже на третий день после аварии прислуга на даче обмывала водой из брандспойтов сосны у особняка. Не помнил Иван Митрофанович, чтобы Первый по собственной инициативе снова предпринял поездку в Гомельскую область. Сам же он вызвался стать чем-то вроде негласного руководителя зонального семина­ра на базе облученной деревушки Белоуша в Брестской области. Это был выдержанный в старом духе показательно-образцовый семинар по умелому и надежному методу дезактивации почвы и растительности. Впервые Иван Митрофанович увидел в тамошней школе бледнолицых, не по-детски пассив­ных, усталых ребятишек. Учительница белорусского языка и литературы одна из всех пожаловалась секретарю, что у детишек на уроках из носа идет кровь, что хорошо бы по примеру других областей вывозить их на оздоровление в чистые зоны на все лето. Он обещал «профильтровать» этот вопрос, дать ему «подвижку». Рвения его хватило на один сезон. Детей не вывезли ни к Черно­му морю, ни к Азовскому, а повезли за двести километров от родной деревни в лагерь под Кобрин. Ждали рекомендаций и решений Союзного руководства. Год тысяча девятьсот восемьдесят восьмой обещал стать значительным и поворотным. Ходили слухи, что Первого все же вернут назад в Москву.