Пожалуй, он впервые, едва переступив порог двухкомнатной тесной квартиры на втором этаже, ужаснулся старости и немощности, увидев тяжелого, словно наполненного водой, с огромной львиной головою Степана Степановича, стеклянные глаза которого навсегда сковала печать страха. Движения бывшего бравого командира были замедленны, он прихрамывал, тянул левую ногу. В уголках сине-белых губ скапливалась слюна. Отвечал он тихим голосом, с трудом подбирал или вспоминал слова. Память его была неустойчива. Злобин подбадривал стариков, искусственно привнося в атмосферу встречи веселье.
— Что же делать, Костя, такова жизнь. Старость видна только со стороны, а обратной дороги к молодости нет.
Они выпили с Зинаидой Михайловной по бокалу шампанского за здоровье Степана Степановича.
— Это еще, благословение Богу, что хоть понемногу, но начал самостоятельно передвигаться. Уж думала, не справлюсь одна. Дочь на Урале. Повеселел. Тайком от меня ухитряется курить. Не дай бог, помру... с кем останется, не знаю.
— Государство героев своих чтит. Определим в лучший Дом ветеранов, гарантирую. Да и вам умирать не надо. Живите долго.
— Я раньше умру... я раньше, — с трудом выговорил Степан Степанович.
Злобин заметил на его небритой щеке слезинку. «Бежать, бежать от старости. Бассейн. Прогулки. Импортное питание и вон из радиационной Белоруссии. Тут некого и нечего жалеть».
Еще минут десять поговорили о житье-бытье. Он прихвастнул: ректор, профессор, лауреат Госпремии, награжден Почетной Грамотой Верховного Совета.
— Мы со Степаном Степановичем всегда гордились и гордимся тобою, Костя, — искренне, не скрывая радости, ответила Зинаида Михайловна.
Прокуковала в настенных часах кукушечка, как бы напоминая ему, что пора перейти к цели его визита. Проведал, угостил, посочувствовал, нравственно поддержал — все складно. Он достал из папки лист бумаги и сказал, что та справка, которую когда-то давал ему Степан Степанович, затерялась в архивах и что еще нужна копия, новая справка в связи с будущим выдвижением кандидатом в народные депутаты.
— Я без очков не прочитаю. Что подписать, Костя? — вяло поинтересовался Степан Степанович.
— Вы подписали ее тридцать лет тому назад. Записка, в которой подтверждаете, что я был связным в вашем отряде в начале войны.
— А-а... — затянул Степан Степанович, — помню... У тебя ранение? Ты на инвалидность подаешь?
— Да нет. Бог миловал. За всю войну я был однажды легко ранен.
— Где подписать?
Константин Петрович достал свою перламутровую китайскую ручку.
— Вот здесь.
С трудом, с огромным усилием, не слушались пальцы, ничего не читая, Степан Степанович поставил свою подпись. Дело было сделано. Этой подписью Злобин подворовал так необходимые ему полгода. Пора было найти зацепку, чтобы культурно откланяться. Дома, уставший, но довольный, он дописал год — тысяча девятьсот шестьдесят шестой. Только на следующий день обнаружил в дипломате коробку с лекарствами, которые забыл вчера передать Степану Степановичу. Попросил супругу отправить дефицитные лекарства по почте. Впрочем, более к этому вопросу не возвращался, не интересовался: отправила она их или нет. В душе Злобин ждал с легким озлоблением, безграничной решимостью встречи с Любомиром.
«Я и только я поставлю его на место, сбив спесь и самоуверенность». Злобин был больше чем уверен, что эта встреча один на один скоро состоится.