Год демонов

— Ну, брат, не ожидал я от тебя такого пассажа. Это где же ты слышал, читал о том, что партия и ее руководство открыто заявили о своей поддержке неформалов и так называемого «Народного фронта»? Недобитый полицай, сын его националист, небось, агент ЦРУ, задает тебе провокационный вопрос, а ты и расклеился идеологически, расплылся, как мазут по воде. Националисты, деструктивные силы, радикалы не могут быть нашими соратниками. Что ска­жут в центре, в Москве? Что мы лояльны и способствуем сепаратизму и анти­коммунизму? Так выходит? Неужели ты не читал пасквили, листки Народного фронта? Ложь, грязь на партию, на народ, на светлые идеалы. У себя дома, там... мы можем позволить некоторый либерализм, но представляя партию на международной арене, следует быть ой каким осмотрительным. Мы в единой связке. Взвешивай все, думай, прежде чем говорить.

Любомир весь «кипел», с трудом сдерживал эмоциональный взрыв: «Какое вы имеете право указывать мне, что, о ком и как говорить?»

Он догадывался, что его включили в состав делегации исключительно ради прямолинейной роли летописца. Первая официальная республиканская делега­ция в Аргентину за все семьдесят лет советской власти. Горичу отводилась роль, как в свое время Аджубею при Хрущеве в дни поездки в Америку. Горностай не мог рассчитывать на отдельную книгу, но тайно ждал от Любомира брошю­ры или (уже была договоренность с главным редактором «Звязды») дневника этого исторического визита. Неизвестно, хватило ли бы сил у Любомира выска­зать слова протеста обнаглевшему демагогу, если бы не вмешался в разговор кагэбэшник, который сопровождал делегацию и как охранник-секретарь, и как «недремлющее око госбезопасности». К Горностаю прибежал директор цирка с трагическим известием. Думали, случилось нечто на родине. Оказалось, ЧП произошло в цирке: один из акробатов беспричинно исчез, пропал без записки и телефонного предупреждения.

— Скорее всего, попросил политического убежища, — сбивчиво лепетал напуганный до смерти директор. Это было его первое зарубежное турне.

— Предпринимали попытки отыскать его? Может, напился где-нибудь в кафе, в баре, в ресторане, — побледнев, сердито отозвался Иван Митрофанович.

— Эту версию мы не прорабатывали. Вообще-то, он любитель спиртно­го, — директор все еще не мог прийти в себя.

— Думайте. Отправляйтесь на поиски. И чтоб завтра цирк вылетел на родину в полном составе. Распустил, понимаешь, тут всех. Небось, партийные собрания так и не проводил? Хороший ты мне сюрприз под конец официального визита устроил. Долго помнить буду, — шантажировал Иван Митрофанович.

— Мы... Я отправлю людей на поиски. Самому нельзя. Он знает в лицо всех. Черт... хоть бы язык кто знал, — растерянно бормотал директор.

— Вот Любомир Григорьевич знает испанский. Он пойдет с вами. Такое дело... надо помочь.

Любомир не нашелся что ответить, кроме растерянного:

— Я пойду, но нужен от вас человек, который знает акробата.

— Будет человек, — оживился директор. — Инспектор манежа. Способ­ный, как пудель. Наклеит бороду, усы...

Сотрудник посольства, который вызвался помочь, предложил разбиться на две группы: кагэбэшник и он сам отправятся по улице Пуэйрадон в район Онсэ, а Любомир с инспектором манежа учинят облаву от Авенида дэ Майе и по обе стороны от проспекта.

— Перетрясите весь город и притащите мне подонка на аркане, — требовал Иван Митрофанович.

Инспектор оказался неглупым малым, смелым и артистичным. Только в одном месте на них с опаской посмотрели и хозяин бара, и посетители. Стран­но, не наркоманы, не торговцы наркотиками и вроде на доморощенную мафию не больно похожие... Ретировались. «Как глупо. Как все глупо. Идиотизм. Человек захотел остаться... его силою обратно и под суд». Скоморошество начинало унижать и раздражать Любомира. Уже ноги болели от усталости. Уже не надо было утомленному, обклеенному бородой с усами инспектору разыгрывать старческую походку. Бессмысленно было продолжать поиски... Ночь хоть и тепла, но в чужом городе темнота особенно неприятна. Жались к светлому центру, пошли по второму кругу. Акробата нигде не было. Это была наивная, смешная идея. Если человек попросил политического убежища, он уже надежно упрятан. Иван Митрофанович сердился на Любомира, словно тот подзуживал артиста остаться в Аргентине. Директор предлагал заявить о про­паже властям.

— Заявите, — зло буркнул Горностай, — на самотек поставил идейное вос­питание. Одни доллары на уме?

Директор, понурившись, молчал. Вся его фигура уже напоминала не громо­отвод, а скорее старую усохшую оглоблю.

— Так ведь не угадаешь, что у них на уме. На политзанятиях щелкает марк­сизм-ленинизм в одну кассу... если б рентген придумать.

— Пустые разговоры. Дома заслушаем вашу партийную организацию по идейному и нравственному воспитанию кадров.