Год длиною в жизнь

Словно бы только сейчас Рита заметила «Волгу».

– Федор, ты… Зачем ты это…

– Может, вас куда отвезти, чтоб поговорили? – мрачно спросил Лавров. – Вдруг да и договоритесь до чего-нибудь.

– Нам не о чем говорить! – вскинула голову Рита. – Это никого не касается, кроме меня.

– А меня?! – снова закричал Георгий. – Да разве можно было это от меня скрывать?!

– Ты же от меня скрывал, что твой отец служил в НКВД!

– Да я и сам этого не знал! Ну и что, подумаешь, НКВД! Твой отец вообще белогвардеец, но я же молчу!

Они уставились друг на друга, опешив.

– Поехали отсюда, ребята, – сказал Федор Лавров, тоскуя и веселясь, сам не понимая почему. То есть насчет тоски все было понятно, а вот с весельем обстояло сложней. – Нашли место отношения выяснять!

Рита вдруг покачнулась, схватилась за горло. Сказала сдавленно:

– Я не могу… Меня снова тошнит. Меня сейчас, кажется…

– Тебе надо что-нибудь съесть, – испуганно произнес Георгий.

– Ой нет, не говори о еде! – застонала Рита, делая несколько неверных шагов в сторону высоченных лопухов, заполонивших весь газон, но Георгий поймал ее за руку.

– Значит, у тебя будет девочка, – заговорил он авторитетно. – Мама говорила, что, когда она была беременна мной, ее вообще не тошнило. Ни разу. А когда Веркой – беспрерывно. Это я уже сам помню. Она то и дело пила капустный рассол и ела хлеб. А еще ей помогал творог со сметаной. Но больше всего – пельмени.

Рита слушала, как зачарованная.

– Тогда как раз пельменная открылась на Краснофлотской, угол Нижегородской, и мама туда каждый день заходила по пути на работу, в свой госпиталь, – продолжал Георгий. – Пельмени там, бабушка говорила, такие, что лучше сразу умереть, чем съесть: тесто вареное отдельно, мясо отдельно, а мама по две порции брала и с таким удовольствием ела… Потом она говорила, что Верунька наша потому толстушка, что ее еще до рождения пельменями закормили. Может, мы пойдем в ту пельменную, а? Отсюда недалеко, минут десять ходу. Пошли, а? Тебе сразу легче станет.

– Нет уж, – влажным голосом сказала Рита, опуская глаза. – Чтобы потом у меня родилась дочка толстая…

– Ну и подумаешь, – улыбнулся Георгий. – Я все равно буду ее любить. И тебя тоже. Всегда!

Рита покачала головой:

– Ты забыл? Нам нельзя. Мы можем быть вместе только на необитаемом острове.

Георгий чуть нахмурился, потом лицо его разгладилось:

– Я отвезу тебя на необитаемый остров хоть сегодня!

– А на какой? – чуточку даже испуганно спросила Рита. – Как он называется?

– Он называется Доримедонтово. Но сначала – в пельменную!

И, взяв Риту за руку, Георгий повел ее за собой, как девочку.

Синяя «Волга» и зеленый «Москвич» стояли на улице Дальней до тех пор, пока эти двое не скрылись из виду. Сначала уехал Лавров. Потом парни в «Москвиче». Больше делать здесь было нечего.

1944 год

«Танечка, Рита, если вы читаете это письмо, значит, все вышло так, как я опасался. Не зря, значит, Инночка, бедная моя, снилась мне, не зря у меня такое странное предчувствие, что я обязательно должен это письмо написать и вам все рассказать. Нельзя, значит, откладывать на завтра то, что нужно сделать сегодня.

Таня, Рита, вы последние дорогие и родные мне люди, которые только остались в мире, а между тем я перед вами очень виноват, но вы никогда не узнаете, в чем. Просто – отпустите мне грехи мои, потому что не ведал я, что творил. Вы даже простить меня не сможете, потому что не знаете, в чем вина моя состоит, ну а с тем человеком, который это знал, я, очевидно, встречусь скоро… Нет, коли вы письмо читаете, значит, я с ним уже встретился и то ли пал на колени перед ним, то ли еще что-нибудь этакое сделал – что в тех мирах, куда я попал, означает мольбу. Надеюсь, что и там повинную голову меч не сечет. А может, не зря я на смех поднимал всякую религиозную чушь и сейчас вокруг меня только мрак и тьма?

А ведь как подумаешь, что частью тьмы я был всегда, всю свою жизнь… В том числе и осенью 1918 года, когда оказался в Энске в связи с некими финансовыми делами. Не слишком-то охота мне входить в подробности этих дел, поскольку они вызовут у вас, мои дорогие, сильнейшее ко мне отвращение, но деваться некуда.

Тогда я служил у большевиков (роковая ошибка моей жизни, за которую я потом расплачивался долгие годы!) и был одним из тех, кто отправлял из Энска запасы конфискованного у царского правительства золота. Оно хранилось в подвалах госбанка, и во множестве ящиков его отвозили на вокзал, грузили в эшелоны.

Где золото, там и преступления. Так было во все времена, ничего не изменилось и после революции, которую учинили большевики. На операции по отправке золота многие нагрели себе руки. Не упустил случая и я.

Не стану посвящать вас в подробности, как, каким образом мне удалось украсть небольшой ящичек, набитый монетами царской чеканки и бриллиантами, как удалось спрятать его. В ту пору был у меня верный человек в Энске, звали его Борис, и о нем была очень высокого мнения ваша, Татьяна, матушка, покойная Лидия Николаевна. Борис, впрочем, к хищению золота отношения не имел, он просто мне помог потом выкрутиться.