Год Дракона

Господи, подумала в отчаянии Елена. Да как же это можно-то – постоянно жить на таком градусе, с таким надрывом?! Нет. Нет, я должна что-то сделать с этим, просто обязана. Немедленно. Прямо сейчас…

– Я тоже должна тебе кое-что сказать, – Елена вытерла слезы и взяла Майзеля за уши. – Что-то очень важное. Ужасно важное, Дракончик. Ты готов?

– Да. Да, жизнь моя. Я готов…

– Я не настоящая блондинка.

– Что?!?

– Я крашеная.

– Господи, Елена…

– Правда-правда. У меня цвет волос на самом деле какой-то пегий, так что я очень давно осветляюсь, еще с гимназических лет. Ты сильно разочарован?

Майзель так долго молчал, что Елена уже и в самом деле встревожилась. И вдруг спросил с надеждой:

– А глаза?

– Глаза – увы, настоящие, – Елена вздохнула.

Майзель сел на пол, закрыл лицо руками, и плечи его затряслись. Елена сначала замерла, а потом поняла, что он так смеется.

И засмеялась сама.

ПРАГА, ЮЗЕФОВ. МАЙ

Понтифик, чуть пригнувшись, вошел в молитвенный зал Старо-Новой синагоги. На нем была простая белая сутана, перепоясанная белым кушаком, и белая шапочка, до боли напоминающая праздничную ермолку, какую надевают в Йом-Кипур [73] правоверные евреи.

Мельницкий Ребе сидел возле арон-кодеша [74] с книгой, – совершенно один. Услышав шаги гостя, он обернулся и с видимым усилием поднялся. Понтифик приблизился, и они пожали друг другу руки. Это была их первая в жизни встреча с глазу на глаз. Еще никогда Ребе – ни он, ни другой – и наместник престола святого Петра не встречались вот так… Ребе указал гостю на скамейку напротив себя, а сам опустился на место. Он знал, что понтифик владеет ивритом. И заговорил первым, проведя по седой бороде едва заметно подрагивающей, в старческих пигментных пятнах, рукой:

– Ты [75] наверняка хотел поговорить со мной об этом апикойресе, падре… Что еще он натворил?

– Не называй его этим словом, рабби. Он мой друг, и я люблю его.

– Пожалуй…

– Он любит женщину, рабби. И она – не еврейка.

– Ох, и это я знаю. И это почему-то совсем не удивляет меня…

– Они вместе остановили войну, рабби. Возможно, самую страшную из всех войн на Земле.

– Лучше бы он учил Тору, – вздохнул Ребе. – Продолжай, падре.

– У них будет ребенок.

– Ах, вот что… И что же я должен по этому поводу сказать?

– Откуда мне знать? – пожал плечами понтифик. – Я думаю, хотя бы то, что это событие стало поводом для нашей встречи, уже достойно быть занесенным на скрижали истории…

– Несомненно, – Ребе неожиданно молодо прищурился. – Ты хороший друг, падре. Я думаю, у него есть право гордиться такими друзьями. Но ведь ты понимаешь, что…

– Я боюсь, рабби, что тебе придется выслушать кое-что, прежде чем ты примешь какое-нибудь решение…

– Хорошо. Я слушаю.

– Я думаю, имя этой женщины тебе известно. И кто она…

– Да. Продолжай.