Год Единорога

Я со страхом обернулась на Джервона, шагавшего у стремени. Мне очень хотелось задать ему вопрос, но я не решилась. Наконец мне удалось взять себя в руки. Его ответ мог разрешить мои сомнения, и я поставила вопрос напрямик.

— Джервон, ты знаешь, кто я?

Собственный голос показался мне хриплым, ибо от его ответа зависело слишком многое.

— Очень смелая девушка и Госпожа Власти, — сказал он. Но я не нуждалась в лести.

— Да, я — Мудрая Женщина, которая общается с незримыми силами.

— Но ради благого дела, как ты только что доказала. Что же тебя смущает?

— Друг мой, я не уверена, что другие мужчины разделяют твое суждение, будто быть Госпожой Власти — благое дело. И если им порой приходится допустить такую мысль, они делают это с большой неохотой. Я с этим родилась и иной стать не могу. Учение — моя жизнь, хотя и отделяет меня от всех прочих людей, среди которых встречаются те, кто смотрит на меня с предубеждением.

— К ним относится и Эйнин?

Быстро схватывает, слишком быстро! А может, я сама по собственной тупости выдала тайные мысли? Однако я зашла чересчур далеко, чтобы скрыть свои сомнения.

— Возможно. Не знаю.

Если в глубине души я надеялась, что он будет возражать, то напрасно. Он незамедлительно подхватил:

— Тогда это многое объясняет. К тому же, он попался при постыдных обстоятельствах и меньше всего на свете жаждет видеть тех, кто способен напомнить ему об этом.

Я остановила коня.

— А с тобой все по-другому?

Он коснулся эфеса меча:

— Вот мое оружие и моя защита. Его можно видеть, держать в руке. Но существует иное оружие, чему ты явила превосходный пример. Так неужели я должен бояться этого оружия лишь потому, что оно незримо и неосязаемо? Я обучался военному искусству, но о мирных делах тоже кое-что знаю. Мы оба учились — ты и я. Не уверен, но допускаю, что если бы познакомилась с моей наукой, тебе бы тоже не все в ней понравилось. Но как можно считать одну науку выше или ниже другой, если у них разные основы? В мирном воплощении твое знание проявляется как дар врачевания, а его воинское проявление я видел в поединке с проклятием. И оно не внушает мне ни отвращения, ни ужаса.

Так отвечал он мне на самые мрачные мои предчувствия. Но если Эйнин мыслит не так, что же будет со мной дальше? Если ранние снегопады не закрыли перевала, я могу вернуться в горную долину, где укрываются люди Варка. Но кто из них близок мне, кроме Эфрины, которая уже простилась со мной навеки? Больше она ничего не может мне передать, а одно селение не нуждается в двух Мудрых Женщинах. Я уже взрослая и силу свою испытала в деле. Птенец, что вылетел из гнезда, не возвращается в разбитую скорлупу. В Громовое ущелье? Там для меня нет места. Уверена, что за те минуты, пока видела Крунисенду, я точно определила, что она из себя представляет. Она способна смириться с присутствием своей монахини, но никак не с Мудрой Женщиной, связанной с ее мужем кровным родством.

А если я не вернусь ни в долину, ни в замок, куда мне идти? Угрюмо озираясь, я начинала понимать, что это такое — внезапно оказаться не у дел.

— Едем же! — сказал Джервон, будто угадав мои мысли.

— Куда? — впервые за время наших скитаний я задала ему вопрос, не имея в запасе готового ответа.

— Мой ответ — не в замок, — это было сказано с твердой и четкой определенностью, — но если тебе желательно убедиться в благополучном возвращении твоего брата, то можно его там навестить. Только чем короче будет это посещение, тем лучше.

Я уцепилась за последнее предложение, которое предоставляло некоторую отсрочку.

— Итак, едем в Громовое ущелье с кратким визитом.

Как ни медленно мы передвигались, еще до темноты наткнулись на патруль Эйнина, высланный нам навстречу. Вот таким образом я снова оказалась в замке, отметив, что, несмотря на почет, который был нам оказан, сам Эйнин нас не встретил.

С восходом солнца мы прибыли в замок, и меня препроводили в предназначенные мне покои, где поджидала служанка с чаном горячей воды, чтобы помочь мне смыть вместе с дорожной грязью невыразимую усталость. Однако прошлой ночью на голой земле мне спалось спокойнее, ведь тогда я не знала черных мыслей.

Наутро, когда я поднялась с постели, служанки принесли мне пышное платье из тех, что носят знатные дамы, а на вопрос, где мои штаны и рубаха, они сначала замялись, но потом признались, что леди Крунисенда велела выбросить “эти обноски”. Тогда я стала настаивать, и одна молодая служанка припомнила, что есть другая одежда, которая мне, возможно, подойдет. Это оказалась мужская одежда, похожая на мою, однако поновее — вероятно, раньше ее носил мой брат. За неимением другой я надела ее, а сверху — свою кольчугу и сапоги, затем опоясалась перевязью с ножнами, в которых покоился мой израненный меч.

Плащ, переметные сумки и дорожный мешок я пока трогать не стала. Служанки сообщили, что их господин пребывает со своей леди, и я послала их испросить аудиенции.