Год Единорога

Он задумчиво почесал старый шрам на челюсти, и браслет сверкнул отблеском пламени. Он так бросался в глаза, по контрасту с простой одеждой Тристана, что невольно привлекал внимание.

— Что же это за примета?

— Ты носишь ее на своей руке, насильник. Это твой браслет!

Он удивленно взглянул на браслет, словно впервые его увидел.

— Неплохая замена ремню лучника! Значит, по нему ты узнала меня и отправила к Жабам? — Его губы раздвинулись в улыбке, но в ней не было ничего веселого. — ТЫ отправила меня туда? — Он резко шагнул к ней и, прежде чем она успела увернуться, сорвал капюшон. — Почему у тебя эти пятна на лице? Ты что, раскрасила его, или это тоже какое-то колдовство? Или ты так хотела отомстить мне, что пожертвовала своей красотой?

Герта машинально подняла руки к лицу. Она не могла сейчас это видеть, но раз он говорит о пятнах, значит, так оно и есть. Теперь они вряд ли исчезнут.

— Это сделали они, — прошептала она. Сколько раз в мечтах Герта встречалась с ним и высказывала ему все! И сейчас он держался так, как она и представляла — жестко и с холодным любопытством.

— Они — это значит Жабы? Ну ладно. Ты вот что мне объясни. Раз уж ты с ними договорилась и добилась своего, зачем было тебе спасать меня? Вот что я никак не могу понять. По-моему, договариваться с этими тварями — последнее дело. И решиться на это можно только с отчаяния. Но если все-таки пойти на это, то зачем потом спасать? Ведь ты рисковала при этом погибнуть. Так в чем дело? Передумала?

Она призналась:

— Не знаю. Может быть, потому, что за свою обиду хотела отомстить сама. А может быть… — она так долго подыскивала слово, что он не выдержал.

— Что “может быть?”

— Не могла оставить нелюдям даже такого негодяя, как ты.

— Ну, это я могу понять. Ненависть, страх и отчаяние могут привести нас на темную дорогу, но почувствовав, что движемся во мрак, обычно мы раскаиваемся. Ты это почувствовала и поняла, что нельзя в наши человеческие дела вмешивать темные силы. И там, на дороге, ты решила закончить дело своей рукой и честной сталью…

— Я защищалась! — крикнула Герта. — Ты снова, как тогда, хотел…

У нее так перехватило горло, что она не могла договорить. Старый, позабытый стыд заставил полыхать ее щеки.

— Так вот что тебе показалось? Ну конечно, если учесть все, что ты пережила. Это понятно. — Тристан спокойно кивнул. — Ну а теперь послушай меня. Во-первых, я никогда не бывал в Литендейле, ни три месяца назад, ни даже три года. А во-вторых, этого браслета, который тебе так запомнился, три месяца назад у меня еще не было. Наша армия тогда осадила порт, и к нам постоянно прибывало подкрепление из долин. Эти небольшие отряды мы посылали охранять побережье и блокировать дороги. Тогда еще боялись, что могут подойти корабли из Хадельсбурга или Венуспорта и вывезти захватчиков. Время в осаде тянется долго. Сражений нет, только рейды по побережью. Ну, и от скуки все резались в карты и кости. Обычно я не играю, а тут тоже увлекся. Так я и выиграл этот браслет. Его хозяин был сын погибшего лорда, полностью разоренный войной. Их теперь немало, кто потерял все и после войны пойдет в приживалы к богатой родне. Он поставил этот браслет на кон и, проиграв, попросил меня хранить его, рассчитывая когда-нибудь выкупить. Это была его последняя фамильная драгоценность. А через пару дней он погиб во время рейда. Так браслет и остался у меня. В бою я убедился, что он хорошо защищает руку, лучше, чем ремень, и больше его не снимал. И уж думать не думал, что он принесет мне несчастье. А об его бывшем хозяине я тебе ничего не могу сказать, даже имени, его все называли по прозвищу, и он был вечно пьян. Я таких называю живыми покойниками…

— Живой покойник? — Герта сказала первое, что пришло в голову, просто показать, что слушает и не очень верит.

— Ну да, так я их и называю. В основном, это лорды горных долин, на которых пришелся главный удар. Там все было разрушено, что уцелело — забрала армия. Ну а они так срослись со своими замками, долинами и крестьянами, что, потеряв их, потеряли и себя. Я много видел таких, и совсем мальчишек, как Ур или хозяин этого браслета, и пожилых. Они уже ни на что не годны. Вот и приходится теперь, чтобы выжить, искать других вождей и все восстанавливать.

Он говорил словно сам с собой, почти не обращая внимания на Герту. А она слушала его и чувствовала, как нарастает в душе холодная пустота. Она привычным уже жестом защиты прижала руки к животу.

Так кто же отец ее ребенка?

Погибшая душа, мальчишка, потерявший все и живший единым днем? Понятно, что он мог хватать все, что попадется под руку, — ни на что другое он был не способен. Слава богу, она заручилась обещанием Гунноры, и в ребенке ничего не будет от его пропащего отца. Но желание мести, которое привело ее к Жабам, исчезло. Мстить было некому и незачем.