Год французской любви

Само собой, и менты, и родители, и педагоги изо всех своих маломощных сил боролись с детской тягой к милитаризму, видя в ней, по взрослому своему недомыслию, лишь шалость. Ну и в самом деле, откуда им знать, что их родное чадо за пределами отчей квартиры, на улице, практически также беззащитен, как Зоя Космодемьянская в лапах гестаповцев? И что в любой момент на ребенка, который, правда, сам себя таковым не считает, и уже пять лет как курит, могут налететь представители, мягко говоря, недружественной "дворовой державы", и самое безобидное, чем закончится столкновение, если чадо не озаботилось вооружиться - отнимут мелочь, выданную мамой на покупку "полбулки черного и батон за двадцать две", и дадут пендаль под зад гуляй, пацан! А в худшем... В худшем происходили иной раз такие вещи, о которых я и теперь, с высоты, так сказать, прожитых лет, вспоминаю с ужасом...

Арматуру мы натырили там, где и предполагали. Само собой, точить её времени не было, но Голубь потащил нас в котельную, где у него (а скорее у его всесильного братца-блатнюка) были знакомые мужики-алкаши, и там, ничего особо не спрашивая, седой худощавый дед в ватнике разогрел концы арматур сваркой и в несколько ударов кувалды придал им форму копейных наверший.

- Кованая! - с уважением отметил Голубь, разглядывая свою "шпагу", когда мы на задах котельной бинтовали арматурины изолентой.

Испытав заточки на боеспособность, для чего нам пришлось основательно истыкать ими деревянный блин от катушки с кабелем, мы наконец-то отправились в поход. О, если бы только я знал тогда, чем он закончится!

Буратино с Фаридом шли метрах в десяти от нас с Голубем, держа арматурины наготове, и вполголоса о чем-то переговаривались. Мы двигались по поросшей бурьяном бугристой равнине, тут и там утыканой решетчатыми столбами ЛЭП. Равнина эта, а верней было бы сказать - пустошь, простиралась между городом и приречными холмами, поросшими чахлым леском. Там, в холмах, и находились пещеры...

- Слышь, Серый! - Голубь тронул меня за рукав: - Так мы его не заметим, блин! Он мимо пройдет по канаве, а за травой хрен разглядишь!

- И че ты предлагаешь? - спросил я.

- Разойтись надо! Цепью идти, как немцы в кино! - Голубь сплюнул и крикнул Буратино и Фариду: - Э, мля, долбени, айда сюда, побазарить надо!

Манера общаться друг с другом у нас в те годы была искусствено-приблатненная, и лишь потом, через много лет, я понял, что искусственного там было гораздо больше, но тогда нам казалось, что мы ну о-очень "деловые" пацаны...

Дальше мы пошли, "как немцы в кино", разбредясь друг от друга. Голубь достал из кармана и надел на левую руку стыриный у брата блестящий дюралевый кастет, а правой крепко сжимал арматурину.

Фарид шагал метрах в двадцати дальше, пригибаясь и временами разглядывая сырую землю под ногами - видимо, он недавно читал Фенимора Купера, и теперь, воображая себя Чингачкугом, пытался обнаружить следы.

Буратино, рослый, плечистый и красивый, как я теперь понимаю, мальчик, но совершенно не отягощенный избытком интеллекта, просто топтал бурьян и изредка поглядывал на авторитетного Голубя, ожидая, что тому надоест и он скомандует привал или вообще повернет назад.

Я шел самым крайним, сжимал в руках ребристый остроконечный дрын, и боялся. По-моему, никто из моих друзей толком не понимал, во что мы ввязались, и для них это было - Приключение, Приключение с большой буквы, это будоражило, заставляя кровь резвее бежать по телу, и толкало - вперед, вперед!

Меня сам процесс поиска маньяка интересовал постольку-поскольку. Я с ужасом ждал развязки, моля про себя всех богов, чтобы только пронесло. Никаких иллюзий по поводу того, что случится, встреть мы этого Серого, я не питал - здоровый, взрослый и ненормальный мужик, привыкший убивать и испытывающий от этого удовольствие, легко положит четырех самонадеянных пацанов их же оружием, и ку-ку! Прощай, дорогая мама, ты никогда не забудешь меня...

Конечно, так гладко я сформулировал собственные мысли уже потом, гораздо позже, уже будучи взрослым. А тогда я вяло брел по сухому, трещащему бурьяну, уныло озирал серое небо, вдалеке - полуоблетевший лесок у подножья приречных холмов, и боялся, то и дело вытирая потеющие ладони о штаны.

Минут через двадцать Голубь крикнул:

- Дойдем до леса - покурим!

- Да ну, давай прям щас! - отозвался Буратино, но Голубь только помотал головой, мол, нет.

До леска оставалось всего-ничего, когда я услышал журчание воды где-то неподалеку был ручей, текущий со стороны города к Волге, и носивший в Средневолжске неоригинальное и незатейливое название "речка-вонючка".

Вскоре я увидел и саму "речку" - не широкий, мутный поток в топких берегах. Голубь тоже заметил ручей, и крикнул мне:

- Серый, переходи на тот берег!