Год гиен

Дознаватель сел, несмотря на предостережение девушки:

— Moй брат мертв?

Она приложила палец к губам.

— Нет, мой господин. Пожалуйста, лягте, или лекарь очень на вас рассердится. Ваш брат сопровождает тело своей жены к бальзамировщикам.

— Его жены…

Семеркет наморщил лоб, и его прострелила боль от раны.

Кеея смочила тряпку и поднесла к его лицу.

— В подвале произошел несчастный случай, — пояснила девушка, и при этих словах в глазах ее мелькнул странный удовлетворенный блеск. Она непроизвольно поднесла руку к уху, потерявшись в своих мыслях. Потом слегка потрясла головой, и ее голубые сережки засверкали на свету.

— Нож, — опустив глаза, промолвила служанка. — Это очень печально.

Семеркет снова сел, чтобы задать новые вопросы, но боль в голове стала такой сильной, что он только вздрогнул и лег снова.

— Вот видите, почему лекарь велел лежать тихо? — лукаво проговорила Кеея и снова укрыла его одеялом. — А он очень хороший лекарь — из дворца! Поэтому вы должны делать то, что он велит. Вообще-то, сегодня вы и сами не пожелали бы выходить в Фивы. Это не очень счастливое место.

Она палила ему в чащу воды и поднесла к его губам.

— Что ты имеешь в виду? — спросил Семеркет и сделал глоток. — Что случилось?

— Да ведь там повсюду воины! Они арестовали столько народу, что, говорят, внешний двор великого храма Амона превратили в тюрьму, чтобы можно было держать всех этих людей.

То, что чиновник никак не мог вспомнить, внезапно всплыло в его мозгу и ударило его наотмашь. Заговор!

— Фараон! Что с ним случилось? Скажи!

— Ах, мой господин, это так трагично. Кто захотел бы жить в такие времена? Рассказывают просто невероятные истории…

— Просто скажи мне, Кеея!

— Судя по словам твоего брата, жены его величества окружили фараона в гареме. Царица Тийя взяла кинжал и…

Грохот в голове Семеркета стал слишком сильным, и слова служанки потонули во внезапном реве в его ушах. Он снова потерял сознание.

* * *

Когда Семеркет снова очнулся, был полдень. Брат сидел рядом с ним на полу, скрестив ноги, одетый в траурные серые одежды. Ненри казался каким угодно, только не горюющим, и энергично беседовал с двумя писцами, которые быстро записывали, пока он говорил.

Когда Ненри увидел, что брат очнулся, он жестом отпустил писцов, и те, кланяясь, попятились из комнаты.

— С возвращением, Семеркет, — сказал старший брат.

— Кто сейчас фараон? — спросил дознаватель.

Вопрос показался Ненри странным, он заморгал.

— Конечно, Рамзес III.

Семеркет вздрогнул. Ему что, приснился разговор с девушкой?

— Но твоя служанка сказала… По крайней мере, я думал, что она сказала…

— Он был ранен, Кетти. Но фараон все еще жив — и, между прочим, справлялся о тебе.

Ненри не смог удержаться от самодовольной ухмылки.

— Обо мне?

— Ты герой! Самый черный заговор в истории державы потерпел наудачу благодаря тебе.

Семеркет отмахнулся от слов брата.

— Тийя и Пентаура?

— Они под судом… Хотя Пентаура пытается всех убедить, что весь заговор был идеей только его матери. Но его это не спасет. Рамзес разъярен, как лев.

— А остальные… Пасер? Паверо? Ирой?

— Все они в тюрьме храма Диамет и ожидают суда — вместе с теми, чьи имена были в найденном тобой списке, — почти со всеми. В храме содержатся и их семьи. Вчера и сегодня воины являлись в их имения и забирали их семьи и слуг, которых тоже будут судить. Больше тысячи мужчин и женщин, скажу я тебе. И все они заперты в храме Амона.

Образ Найи вегал перед мысленным взором Семеркета. Она была среди этой тысячи и, вероятно, не помнила себя от ужаса.

— Ненри, ты должен мне помочь, — дознаватель попытался сесть, и снова все поплыло у него перед глазами. — Я должен как-то вытащить оттуда Найю…

— Ляг, Кетти. Хотя я не могу добиться, чтобы ее освободили, я позаботился, чтобы ее с ребенком поместили отдельно и чтобы храмовые повара готовили ей еду. Она будет питаться не хуже жрицы — а это значит, лучше, чем фараон.

Семеркет с облегченным вздохом снова лег. Потом опять встревожено посмотрел на брата.

— А с какой стати ты можешь отдавать такие приказы? Ты просто пытаешься меня успокоить?..

Он не договорил, увидев странное выражение удивленной радости на лице старшего брата.

— Кетти, — сказал Ненри, сглотнув. — Самая невероятная часть новостей — это я.

Чиновник молча уставился на него. Он никогда еще не видел своего брата таким восторженным.

— Ну?

Ненри сделал судорожный вдох:

— Вчера министр объявил меня новым градоправителем Восточных Фив.

Семеркет решил, что у него снова начались галлюцинации, и улегся поудобнее, чтобы подождать, пока спазм в мозгу пройдет. Но когда он вновь открыл глаза, брат все еще сидел с тем же самым удивленным выражением лица.

— А я и не знал, что у тебя есть еще один сын, которого можно продать, Ненри.

Старший не начал, как обычно, возмущенно протестовать, а лицо его не задергалось в обычных тиках и гримасах.