Год грифона

– Ну так составьте их прямо сейчас, – распорядился Тит. – Я все подпишу и поставлю печать. Кстати, составьте уж заодно и декларацию о военном положении. В краткой форме, если можно. Я тороплюсь.

Корнелий обвел взглядом ряды своих писцов, прикинул:

– Значит, нам понадобится… Так-так… Вы все напишите по две копии того и другого! Это, стало быть, по две сотни копий каждого документа. За работу! Образцы кратких форм – на крайней полке. Принесите кто-нибудь большую государственную печать и воск для печатей, живо!

Писцы забегали взад-вперед, за листами чистого пергамента, потом за образцами. Наконец все расселись по местам, и воцарилась тишина, нарушаемая только проворным скрипом перьев. Тит поймал парнишку, который принес большую печать, и отправил его запереть снаружи большой кабинет – он надеялся, что те, кто явился к нему после завтрака, по-прежнему ждут его там.

– Неплохая идея, – кивнул Агрикола. – Однако мне думается, что, по крайней мере, ваш повар – человек порядочный, иначе бы вас тут не было. Да, кстати: ваша личная гвардия! Эти юнцы наверняка воспротивятся, когда я начну арестовывать их дедушек и дядюшек.

Тит лучезарно улыбнулся.

– Эти юнцы стоят строем на плацу и ждут, пока я приду делать им смотр. Позаботьтесь о том, чтобы кто-нибудь время от времени приходил и сообщал им, что я вот-вот буду. Если повезет, они простоят там весь день до вечера.

Агрикола расхохотался и хохотал все время, пока Тит подписывал пергаменты и передавал их Корнелию, чтобы тот привесил к каждому свитку большую государственную печать. Все еще ухмыляясь, легат собрал свитки с декларацией военного положения в охапку, встряхнул их, чтобы все красные кружочки с изображением вздыбленного грифона свесились наружу, и придавил сверху своим квадратным подбородком, чтобы не рассыпались. Потом окинул взглядом груду приказов о проверке, сваленную на столе.

– Отряды, которые должны сопровождать проверяющих, будут здесь через десять минут, – пообещал легат Корнелию и кивнул ухмыляющимся писцам: – Доброй охоты!

И вышел во двор следом за императором.

– Надо отправить голубей в остальные легионы, – говорил он Титу, – чтобы войска как можно скорее прибыли в столицу, пока столичные легионы разбираются с сенатом. Сенатский легион запрем в казармах и вашу личную гвардию тоже, как только они почуют, что запахло жареным. И глашатаев сюда, пусть объявят о переходе на военное положение. Будьте так добры, мой император, возвращайтесь побыстрей, потому что, пока вы не вернетесь, тут будет сплошной кошмар, тихий ужас и чудовищные слухи.

– Постараюсь! – пообещал Тит и побежал в конюшни.

Он взял обоих коней, объяснив изумленному конюху, что до сих пор не решил, на котором ему угодно выехать на смотр, и прибыл к северным воротам почти одновременно со своим кавалерийским эскортом.

Тем временем голубь, сытый, исцеленный и приведший себя в порядок, взмыл в небо и полетел восвояси. Он сделал круг над дворцом, чтобы определить нужное направление, и увидел внизу множество солдат, снующих во все стороны. Лишь один отряд, в роскошных сверкающих доспехах, никуда не бежал, а стоял на просторном плацу. Им было жарко и скучно. Голубь нашел, где север, и повернул к Деркхольму. Он сделал большой крюк, чтобы обогнуть здание сената, – ему совсем не хотелось, чтобы его поймали сачком. По крыше сената теперь карабкались солдаты, а другие солдаты тихонько пробирались по улицам вокруг здания, но в целом в городе все было тихо, мирно и обыденно. За городом голубь миновал небольшой отряд имперской кавалерии, скромно и незаметно ехавшей по улочкам промышленного пригорода. Он приветственно качнул крыльями, и Тит весело помахал ему в ответ. Император с интересом раздумывал, долго ли простоит на жаре его личная гвардия, прежде чем кто-нибудь прибежит и скажет им, что император пропал и, скорее всего, его отравили. Вот когда у Агриколы начнутся настоящие проблемы…

15

А в университете Коркоран сидел в разоренной лаборатории и думал о том, стоит ли жить дальше. Временами он крепко стискивал обеими руками гудящую голову – волшебнику казалось, будто она вот-вот распадется на дольки, как один из Дерковых апельсинов. Изредка Коркоран бросал тоскливый взгляд на остатки своего лунного корабля. Большую же часть времени просто пялился в стену. Стена казалась желтоватой – вроде бы раньше она такой не была. Коркоран думал, что, как только наберется сил, надо будет пойти подняться на верхушку обсерватории и броситься вниз. Но тут кто-то отворил дверь.

– Я же говорил, что вы мне не нужны! – сказал Коркоран, думая, что это его лаборантка.

– Вы мне пока ничего не говорили, – возразил пришелец.