Год грифона

Пришедший целитель негромко кашлянул. Тит стремительно развернулся, прижав к груди голубя. Когда строишь такие планы, как он сейчас, поневоле занервничаешь, будь ты хоть трижды императором.

– Ваше императорское величество меня звали? – спросил целитель.

Тит практически никогда не болел и потому почти не знал этого человека. Он представления не имел, на чьей стороне лекарь: сената или императора. Впрочем, целителям вроде бы запрещено принимать чью-либо сторону. Авось так оно и есть. Целитель был высоким, худым и надменным, что не сулило ничего хорошего. Ну, что ж поделаешь! Тит напомнил себе, что он все-таки император, и сказал:

– Да, звал, но не для себя. Я прошу вас исцелить этого голубя.

Целитель возмущенно отшатнулся:

– Ваше величество! Я лечу людей, а не птиц!

– Ну, в конце концов, разница не столь велика, правда ведь? – сказал Тит. – А голубь этот не простой. Это один из разумных голубей волшебника Дерка. Мне бы не хотелось, чтобы волшебник Дерк разгневался на Империю.

Целитель поджал губы:

– Что ж, значит, в это дело замешаны боги и отказаться я не смею. Покажите мне это существо, ваше величество.

Тит бережно вручил ему голубя. Целитель взял птицу в ладони и склонился над ней.

– Да ведь он весь в крови! Ни в коем случае не следовало отправлять его в таком состоянии!

– Вот и мне так кажется, – поддакнул Тит. – Я сделаю строгий выговор сенату и обрушу свой гнев на того, кто отправил птицу.

Ему показалось, что голубь одобрительно подмигнул ему розовым глазом.

Целитель поднес голубя к подбородку и сосредоточился.

– Вот, – сказал он примерно через полминуты, явно стараясь не показать, как он удивлен тем, насколько легко это оказалось. – Все в порядке, ваше величество.

Он вернул голубя императору. Глаза у птицы вновь сделались блестящими, и кровотечение остановилось.

– Спасибо! – проворковал голубь.

Целитель вздрогнул:

– Так он еще и говорящий?! Это все, мой император?

– Да, благодарю вас, – ответил Тит, который увидел идущего через сад легата Агриколу. – Ну и, разумеется, я никому не скажу, что вам пришлось опуститься до лечения птиц. А то пойдут слухи, начнутся шуточки… Если вам угодно, можете говорить, что у меня заболело горло.

– Спасибо, спасибо, ваше величество! – Целитель поклонился с неподдельной благодарностью и поспешил прочь.

«Вроде сошло», – подумал Тит. Он бережно усадил голубя в развилку дерева, где птица тотчас же принялась охорашиваться и чистить перышки, и зашагал навстречу командиру легионов Империи.

– Мой император! – воскликнул Агрикола, прежде чем они подошли друг к другу достаточно близко, чтобы беседовать, не повышая голоса. – Как удачно, что вы послали за мной! Я как раз собирался просить вас об аудиенции.

Агрикола был одним из немногих ветеранов, оставшихся в армии со времен туров. Тит лично выдвинул его из простых солдат и назначил на этот пост, когда в конце последнего тура король Лютер объявил войну Империи. Агрикола был широкоплечий, с мощными ногами, невысокий, со шрамом на длинном носу и по-прежнему смахивал на простого солдата, но легат из него вышел очень хороший. Тит надеялся, что он по-прежнему верен Империи. Вся проблема была в том, что слово «Империя» могло означать как императора, так и сенат. Так что в следующие несколько секунд предстояло выяснить, кому именно верен Агрикола.

– Зачем я вам понадобился? – спросил он.

– Причин немало, – ответил Тит, – и, по правде говоря, ни одна из них не имеет отношения к южным легионам. Во-первых, благородные сенаторы Антонин и Эмпедокл возвращаются в Империю из поездки в университет. Мне хотелось бы, чтобы вы отправили к северным границам надежных людей и арестовали сенаторов, как только они появятся.

Суровое лицо Агриколы начало потихоньку расплываться в улыбке. Тит увидел это, и в нем затеплилась надежда.

– А какое обвинение следует предъявить сенаторам, мой император? – осведомился Агрикола.

– Измена отечеству, разумеется, – ответил Тит. – Если они вдруг вздумают сопротивляться и их случайно убьют при аресте, я не особо огорчусь. Ну а если эти ублюдки… то есть благородные сенаторы послушно дадут себя арестовать, Антонина следует поместить в подземелья Тиволо, а Эмпедокла – на вершину башни Аверно, и любой, кто попытается передать им какое-либо послание или помочь чем-то еще, должен быть казнен на месте. Пусть эти благородные господа ждут суда.

Улыбка Агриколы сделалась шире. Да, возможно, этот человек верен все-таки императору…

– И сколько им так ждать, мой император?

– Погодите, дайте прикину.

Тит вчуже сам дивился тому, какая кровожадность в нем вдруг пробудилась.

– Антонину семьдесят лет, Эмпедоклу шестьдесят семь… Ну, пусть подождут годков двадцать. К тому времени все как-нибудь уладится. Во-вторых, мне нужен отряд кавалерии, преданный мне, лично мне, и никому другому. Есть ли у меня такие люди?

Агрикола теперь улыбался во весь рот. Да, все должно получиться.

– Да все легионы верны вам, и только вам, мой император! Ну, не считая сенатского, разумеется. Когда и где вам понадобится этот отряд?