Год грифона

Самый здоровенный и растрепанный грифон опустил лохматую каштановую башку и уставился на нее.

– Зелененький человечек! – хмыкнул он. – Как прикольно люди зеленеют, когда нас видят! Со страху, должно быть!

Кверида рассердилась еще сильнее. Отпускать шуточки по поводу цвета ее кожи никто не решался уже лет с полсотни.

– Я вас спрашиваю! – сказала она. – Кто вы такие? И зачем вы извели целое стадо? Вам столько не съесть! Это же просто убийство ради убийства!

– А мы всегда убиваем ради убийства, зеленая старушонка! – заявил каштановый грифон. – Мы за себя не отвечаем. Мы – пережитки прошлого. В нас воскресли первобытные грифоны. Грустно, не правда ли?

– Чушь какая! – фыркнула Кверида. – Что значит – вы за себя не отвечаете? Любое существо, наделенное мозгами, способно не делать того, чего делать не следует.

Каштановый грифон задрал башку и надменно уставился на Квериду сверху вниз.

– Зря ты так разговариваешь с Джессаком, – предупредил грязно-белый грифон. – Он тебя разорвет!

– И твоего пони тоже, – добавил сизый.

Кверида взглянула на них – и поморщилась. Оба были светлой масти, и от этого особенно бросалось в глаза, какие они чумазые.

– Я не сказала ничего такого, чего он не заслуживает, – ответила она. – Хотя, пожалуй, я была чересчур любезна. Он просто распоясавшийся хулиган. Откуда вы все взялись? Я вас, кажется, никогда прежде не встречала.

– Откуда? Ну, сюда мы прилетели из университета, – ответил особенно взъерошенный грифон, коричневый с белым. – Джессак был зол, оттого что не сумел отыскать Калетту.

– Джессак – из очень знатной семьи из-за океана, – пояснил грязно-белый. – Калетте не следовало ему перечить. И тебе не следует. Он от этого злится.

– И вымещает зло на ни в чем не повинных коровах? – спросила Кверида. – Что за дурацкий, трусливый поступок!

Тут Джессак, до сих пор сидевший на задних лапах, встал и принялся расхаживать вокруг двуколки, нарочно задевая лицо Квериды своими вонючими крыльями.

– Ну, хватит с меня зеленых человечков! – объявил он. – Сейчас мы ее растерзаем. А начнем, пожалуй, с этого.

И он сунул огромную, покрытую перьями лапищу в повозку и вытащил оттуда ближайшую корзинку с кошкой.

Зря он так, конечно. Если бы Джессак этого не сделал, он, может, и остался бы в живых. До сих пор Кверида была всего лишь рассержена. Она как раз подумывала о том, не превратить ли этих неприятных существ в кроликов. Единственное, что ее останавливало, – мысль о том, что местного племени кроликов они не улучшат. Но ее кошки были ей дороже всего на свете! И когда Кверида увидала свою Сабрину, которая вся распушилась и утробно завывала, сверкая огромными, потемневшими от ужаса глазами сквозь прутья корзинки, болтавшейся в грязных, окровавленных когтях, волшебница утратила всякое самообладание. Глаза ей застлала багровая пелена. И Кверида удивила самое себя – а уж грифоны-то как удивились! – выкрикнув четыре слова, от которых содрогнулась вселенная.

На миг все сделалось туманным и размытым. А когда вселенная пришла в себя, Кверида, к немалому своему облегчению, обнаружила, что по-прежнему сидит в двуколке, в которую по-прежнему запряжен Простофиля, а вокруг возвышаются четыре каменных грифона. В когтях ближайшей статуи болталась корзинка с беснующейся кошкой – по счастью, живой и невредимой. Кверида, вся дрожа, слезла с двуколки и бережно сняла корзинку с Сабриной. Сабрина на нее зашипела.

– Я тебя прекрасно понимаю, – сказала ей Кверида. – Я не собиралась подвергать тебя подобным испытаниям.

Она поставила корзинку обратно в повозку и снова взялась за вожжи. И только тут сообразила, что белесая и сизая статуи перегородили дорогу.

– Ах, чтоб вам! – сказала волшебница. – Прочь отсюда!

Но статуи не шелохнулись. Они стояли на дороге, удивленно и озадаченно пялясь на волшебницу.

У Квериды ушло добрых полчаса на то, чтобы подобрать заклинания, с помощью которых ей удалось спихнуть статуи с дороги. В конце концов она сумела опрокинуть их в разные стороны так, что между ними осталось достаточно места, чтобы проехать двуколке. При падении белесая статуя раскололась пополам, а у сизой отбился клюв, но Квериде их было ничуточки не жалко. Она тряхнула поводьями. Пони был весь в пене и еле тащился.

– Понимаю, Простофиля, понимаю! – сказала Кверида. – Мне и самой не лучше. Но надо найти людей, которым принадлежали эти коровы, и объяснить, что случилось. Если повести дело с толком, может, нас даже пустят переночевать.