Год грифона

— Вот, — сказал он, выбрасывая что-то невидимое за белоснежную стенку пузыря. — С одной неудачницей разобрались. Остался второй.

— Со мной разбираться нечего, я про себя и так все знаю! — ощетинился Лукин. — У меня все из-за того, что я не хочу быть королем. Как подумаю, что когда-нибудь мне придется править, так сразу хочется зарыться в глубокую яму и остаться там навсегда. Так что, естественно, как только я пытаюсь совершить какое-нибудь магическое действие, у меня сразу получается яма. И с этим никто ничего сделать не сможет.

Фелим очень внимательно слушал, как Блейд разбирался с причинами невезучести Клавдии. И теперь он подался вперед и присоединился к допросу.

— А почему ты не хочешь быть королем? — спросил он. — Меня это всегда удивляло. Я — это понятно, я всегда хотел стать именно волшебником, но у тебя-то склад ума совершенно иной, и ты явно способен на большее, чем просто сидеть и зубрить заклинания.

Лукин удивленно заморгал. Потом призадумался.

— Понимаешь, быть королем — это такое нудное занятие! — сказал он наконец довольно капризно. — Все приходится делать так, и не иначе, потому что ты король, ты должен подавать пример. И денег вечно нету — а к тому времени, как я стану королем, их будет еще меньше, — и мы даже не можем позволить себе как следует протопить замок, и все из рук вон плохо, потому что туры разорили королевство, и...

— Погоди, — перебил его Блейд. — Ты говоришь о том, как обстоят дела в настоящий момент у вас в Лютерии, и о том, как ведет себя твой отец. Король не обязательно должен вести себя именно так. Если твой отец — самый унылый и мрачный человек, какого я знаю, это не значит, что и ты должен быть таким же.

— Или так же бездарно обращаться с деньгами, — вставил Кит.

Рёскин, будучи гномом и будущим гражданином Лютерии, навострил уши.

— То есть как это — бездарно обращаться с деньгами? — возмутился он.

— Ничего подобного! — сердито возразил Лукин. — Отец умеет обращаться с деньгами! Только у нас их просто нет.

— А папа всегда говорит, что он не умеет, — встряла Эльда. — Дерк говорит, что король Лютер, похоже, воображает, будто зарабатывать деньги и даже думать о том, как это можно сделать, — ниже его достоинства!

Лукин разозлился еще больше.

— Но ведь мой отец не может разводить крылатых коней или сделать себе состояние на разумных голубях, как ваш папочка!

— Ну да, — сказал Кит. — Он не может. Но ведь ты-то можешь!

Лукин гневно уставился на грифона. Он так плотно стиснул зубы, что вздувшиеся желваки на щеках в этом странном освещении делали его лицо похожим на череп. Кит ответил ему невозмутимым взглядом.

— Жалко, что ты настолько крупнее меня! — процедил Лукин сквозь стиснутые зубы.

— Попридержи-ка молот! — сказал Рёскин. — Я согласен с Фелимом. Я тебя не понимаю. Ты же встречался с кузнечными мастерами? Видал, как они держатся за свою власть? Они готовы убивать ради того, чтобы ее не лишиться! А ты?

Лукин пожал плечами и малость расцепил зубы.

— Меня это не волнует. У меня все равно никакой власти нет.

— Ну да, и ты поехал учиться на волшебника, чтобы ее обрести, — сказал Блейд. — Разумно. Так что же тебе не нравится? Ответственность? Мне показалось, что ты как раз не против быть главным и брать ответственность на себя.

— Ну, может, и нравится, — признался Лукин. — Только у меня ведь нет такой возможности. Послушать моего батюшку, так можно подумать, что я по-прежнему десятилетний мальчишка. Хотя он в этом не виноват. Просто он упустил изрядный кусок нашей жизни, когда матушка увезла нас в деревню, подальше от туров. И так и не сумел наверстать упущенное. Эта трещина... — Лукин осекся.

Ольга, которая все это время баюкала в ладонях довольный комок земли, подняла голову и посмотрела на Лукина сквозь пелену волос.

— Я знала, что рано или поздно ты поймешь, — сказала она. — Ты не забывай, магия в отличие от людей действует не в соответствии с логикой. Твоя магия просто приправляет все, что ты делаешь, этой самой трещиной, которою не замечает твой отец. Так она пытается показать ему, что ты уже большой. Верно ведь? Ты ведь сам рассказывал, что начал делать ямы, когда туры закончились и вы вернулись домой, к отцу.

Лукин внезапно обмяк и сдулся как лопнувший шарик.

— Когда мне было десять лет, — кивнул он, — я уже привык заботиться обо всех: о матери, о младших, даже об Изодели. Мы с Изоделью и готовили, и прибирались в хижине, потому что мама ничего этого не умела. А потом мы вернулись домой — и со мной начали обращаться как с пятилетним малышом!

Блейд ухватил незримое нечто, которое выходило из Лукина, и поспешно выкинул его за обледенелую стенку, куда-то к пялящимся на них глазам-камушкам.

— Ну вот, — сказал он. — Всем спасибо. Ты не расстраивайся, Лукин. Не знаю, почему когда выправляешь душу, должно быть больно. Но так всегда бывает.

Он виновато посмотрел на Клавдию, которая сидела рядом с Лукином, задумчиво склонив голову.

Клавдия увидела этот его взгляд сквозь свои извилистые локоны и хихикнула.

— Ты говоришь прямо как Перри!