Год грифона

Ольга открыла мокрые, опухшие глаза и уставилась на воздушные стихии, оплетавшиеся вокруг нее. То были прозрачные существа, похожие на длинные шелковые шарфы с тревожными птичьими глазами. «У Эльды глаза как у них, — подумала Ольга. — Наверно, поэтому она мне так нравится».

— Что случилось? — воскликнула она. Голос у нее был ужасный — глухой и сиплый. — Я вас снова вижу! Я вас снова слышу! Отчего же вы молчали все это время?

«Мы не молчали! — воскликнули они в ответ. Голоса их походили на тихое гудение ветра в проводах. — Мы говорили с тобой! Это ты нас не слышала. Ты ведь никогда не плакала...»

И в самом деле! Тогда, в первый раз, как Олаф избил ее до полусмерти, она твердо решила, что не издаст ни звука, не прольет ни слезинки. Почему-то это казалось ей очень важным. А после этого слезы ушли куда-то вглубь и затерялись в таком месте, что Ольга никак не могла их отыскать.

— Наверно, я сделалась слишком гордой, чтобы плакать, — сказала она стихиям. — Я не хотела показывать ему, что мне больно.

«А кто сделал тебе больно на этот раз?» — спросили они.

— Лукин, — всхлипнула Ольга.

«Хочешь, мы унесем его далеко-далеко и ты его больше никогда не увидишь?» — предложили они.

— Нет-нет, не надо! — поспешно сказала Ольга. — Я не хочу причинять ему зло. Наверно, это мне придется уйти из университета...

«Мы тебя не понимаем!» — сказали они. Ольга подумала, что стихии часто не понимают мотивов тех или иных человеческих поступков, и едва не рассмеялась, вспомнив несколько таких случаев. Взять хотя бы тот страшный шторм, который занес их на другой конец Внутреннего моря, в Фарнес, потому что Ольга сказала им, что Олаф запретил ей одеваться мальчишкой. Стихии потом объяснили, что просто пытались сдуть Олафа за борт. Однако своего Ольга отчасти добилась: переодевание в женскую одежду пришлось отложить. В Фарнесе и еды-то не купишь, не то что юбку!

Люк рядом с трубой распахнулся, и на крышу вылез Лукин.

— О боги! — сказал он, увидев распухшую физиономию и мокрые от слез волосы Ольги. — Прости меня, пожалуйста!

Ему померещилось, что вокруг Ольги вьются какие-то длинные прозрачные создания. В следующий миг он убедился, что ему не померещилось: существа взмыли в воздух и закружились вокруг его головы. Глаза у Лукина заслезились от ветра, и ему показалось, что его волосы вот-вот оторвутся и улетят.

— Ух ты! — сказал он. — Ты снова можешь говорить со стихиями? Вот здорово! Не могла бы ты их отозвать?

— Зачем ты сюда пришел? — спросила Ольга. — А ты что, их видишь?

— Еще бы мне их не видеть! — воскликнул Лукин, отмахиваясь от назойливых существ. Стихии, казалось, не замечали его взмахов. — Их трудно не заметить! Отзови их, а? А пришел я сюда... ну... потому, что я тебя люблю.

— Они не всегда меня слушаются... Что ты сказал?!

— Я тебя люблю, — повторил Лукин. Произнося это во второй раз, он окончательно осознал, что это так и есть. — Мне все равно, кто твой отец: один из императорских слонов или самая толстая жаба в Болотах. Я все равно тебя люблю, потому что ты — Ольга. И я принес тебе твой плащ. Вот, держи.

Он вытащил из люка тяжелый мех и накинул его на плечи Ольге. И как-то так получилось, что, окутывая ее плащом, Лукин закутал Ольгу и в свои объятия. Они довольно долго стояли так, а воздушные стихии плели вокруг них замысловатый, радостный узор. В конце концов Лукин сказал, положив подбородок на шелковистую макушку Ольги:

— Имей в виду, если бы он сейчас пробежал по крыше, я бы его задавил!

Ольга содрогнулась.

— Не надо. Я все еще... ну... можно сказать, люблю его, хотя и какой-то странной любовью.

— Да, я тебя понимаю, — сказал Лукин, вспомнив своего собственного отца. И решил не упоминать о своих планах насчет мышеловки.

«Новости! Гости! Радостные вести!» — завопили стихии, мечась от трубы к парапету и обратно.

— Они всегда знают, когда происходит что-то необычное, — сказала Ольга, высвобождаясь из объятий Лукина. — Пошли посмотрим.

— Если это опять сенаторы или новый отряд гномов, я предпочел бы не знать, — сказал Лукин, но подошел к парапету следом за ней.

Первое, что они увидели внизу, во дворе, была Мелисса. Мелисса бегала вокруг статуи, спасаясь от стайки мышей.

— Спаси-ите! — визжала Мелисса.

Ее призыв не остался без ответа. Из всех дверей во двор хлынуло множество студентов, и не все они были мужского пола. Они принялись топать и кричать, чтобы спугнуть мышей. Кто-то из студентов метнул в них пламя, но другой студент все испортил, попытавшись их утопить. Лукин было понадеялся, что тут зловредным грызунам и конец, но все мыши сумели уйти целыми и невредимыми.

— Вот придурочная девица! — сказал он.

— Вовсе нет, — возразила Ольга. — Мелисса, правда, не очень умная, но она не виновата, что уродилась такой. К тому же она это понимает и пытается как-то исправить. Я ее за это уважаю. И те девушки, которые выбежали, чтобы ей помочь, тоже уважают ее за это.