Чего же теперь он не видит в окне пекарни? Должно быть, красно-бело-голубой листовки Национальной Республиканской Армии с изображением сурового орла с перекрещенными молниями в когтях? Листовки о всеобщей воинской повинности, выгоревшей и с обтрёпанными краями? Здесь он таких листовок видеть не мог. Он видел их в Нью-Йорке, в окнах похожих магазинов, с золотой звездой, означавшей, что в семье погиб юноша, такой же, как маленький пацифист Джой, застигнутый пулемётной очередью в орудийной башне подбитого В-17 где-то в Италии. Нет. Теперь в окне пекарни нет этого веера маленьких выгоревших на солнце американских флажков — тех, что его отец прикреплял на капоте «модели А» каждый раз на Четвёртое Июля. Пфефферы Четвёртого Июля не дожидались. Флажки всегда были среди белых и шоколадных тортов, среди подносов с хрустящими пирожными и детских фигурок из имбирного хлеба.
Зачем нужны были эти флажки до Джуита дошло слишком поздно. Это воспоминание болезненно для него. Он пытается избавиться от него. Он рад, что флажков больше нет. Это в шестидесятых молодёжь начала нашивать себе звёздно-полосатые флаги на задние карманы протёршихся джинсов. Уже никогда эти флаги не будут значить того, что они означали для Урсулы и Германа Пфефферов, для отца и матери Джуита, эти маленькие трёхцветные лоскутки, развевавшиеся на капотах машин, когда люди выезжали на пикники в Бруксайдский парк в тридцатых. Что они значили в то время, думает он — когда страна испытывала спад, и никто не понимал, почему все голодны и безработны вопреки ожиданиям? И о чём, чёрт возьми, он думает? Он пожимает плечами и входит в пекарню.
— Привет, мистер Джуит, — говорит молодой Джой Пфеффер.
Молодой Джо Пфеффер, конечно же, далеко не молод. Ему, по подсчётам Джуита, тридцать семь. Отец зачал его в девятнадцать и погиб ещё до его рождения. Его матерью была Фрэнсис Ласк. Именно её сияющую улыбку Джуит видит сейчас за прилавком у кассового аппарата. Молодой Джо совсем не похож на своего отца, который был невысокого роста, курносым, голубоглазым и русоволосым. Молодой Джо высок, нос у него прямой и длинный, волосы чёрные, а на подбородке ямочка. В школе Фрэнсис Ласк славилась своей ямочкой на подбородке. И, конечно, сияющей улыбкой. Джуит не знает, что стало с Фрэнсис Ласк.
Молодой Джо передаёт через прилавок три белых бумажных пакета с красной надписью «Пфеффер». Девушка в голубой жакетке и бело-голубых туфлях. Жакетка и туфли словно подскакивают на ней. Она кладёт шелестящие пакеты в проволочную корзинку, прицепленную к коляске, в которой дремлет малыш, выкатывает коляску вместе с покупками на улицу. Ни обувь, ни коляска не дают её торопится, но вся она, тем не менее, словно подскакивает, даже стоя на месте. Её груди подпрыгивают под расстёгнутой голубой жакеткой, и голова ребёнка, который вовсе и не думает просыпаться, подпрыгивает им в такт. Молодой Джо провожает взглядом девушку и ребёнка, пока те не скрываются из виду.
— Всё ещё хотите стать пекарем, мистер Джуит?
— Я хотел бы серьёзно поговорить с вами об этом, — говорит Джуит. — У вас найдётся для меня пять минут? Я угощу вас чашкой кофе.
Молодой Джо оглядывает жизнерадостное жёлто-белое помещение. Над прилавком наклонилась высокая седая дама. Она сосредоточенно рассматривает вереницу птифуров. Сейчас она единственный покупатель. Хлопает дверь, и за прилавком появляется мальчик в белом колпаке и переднике. Он принёс с кухни поднос со сдобными плюшками. Он невысокого роста. У него голубые глаза, курносый нос и русые волосы. Молодой Джо отодвигает стеклянную перегородку, и мальчик ставит поднос внутрь, в витрину рядом с прилавком. Плюшки усыпаны сахаром, а лицо мальчика покрыто каплями пота. Молодой Джо говорит ему:
— Это мистер Джуит. Он знал твоего дедушку.
Мальчик вытирает руку о передник и протягивает её Джуиту через прилавок Он говорит, что рад познакомиться с Джуитом, но при этом не улыбается, что выдаёт его схожесть с погибшим Джоем, который по натуре был грустным мальчиком. Новый грустный мальчик спрашивает:
— Вы вместе воевали на Второй Мировой войне?
— Мы вместе учились в школе, — говорит Джуит.