Год Иова

Он достал из кармана аккуратно сложенный носовой платок, развернул его и вытер лицо Джоя. От него пахло рвотой, но Джуиту было всё равно. Это была возможность проявить нежность к Джою — Джой, правда, терпеть этого не мог. Но в этот раз Джой не отвергал нежности. Сердце Джуита переполняли разные чувства. Он был ошеломлён словами Джоя и сказал:

— Они заставили нас подписаться. Они заставят нас пойти. — Только не меня, — упрямо сказал Джой. — Я не собираюсь никого убивать. Да, они творят зло. Но лично мне они ничего не сделали.

Он взял из рук Джуита носовой платок. Он вертел его в руках, стараясь найти чистое место. Он запачкал свой галстук.

— Смотри, во что я превратил мой новый костюм.

Он вытер свой пиджак Держась за Джуита, чтобы не упасть, он вытер свои ботинки. Он протянул ему платок обратно.

— Спасибо.

Джуит слабо усмехнулся.

— Что мне теперь с ним делать? — Он скорчил гримасу. — Выбрось его.

Джой пожал плечами и выронил платок. Он пошёл обратно к фургону. Шёл он, словно старик, ссутулясь и волоча ноги. В молчании он завёл мотор, вырулил фургон обратно на дорогу, длинную узкую полосу асфальта, и повёл его домой. Джуит прервал тишину.

— Что ты собираешься делать? Сядешь в тюрьму, как Ганди?

В представлении Джуита Ганди был маленьким смешным тощим старикашкой в больших очках и огромной детской пелёнке. Но для Джоя он был Богом. У Джоя была фотография Ганди. Он вырвал её из журнала «Лайф» и приклеил в спальне над пекарней. На фотографии Ганди сидел в грязи на выжженной солнцем земле где-то в Индии и вращал колесо смешной маленькой швейной машинки. Джой часто цитировал Ганди Джуиту. Но Джуит помнил только, что Ганди называл швейную машинку единственной доброй машиной, что очень часто его сажали в тюрьму, где он отказывался от еды, пока его не отпускали на свободу, и что однажды он сел на рельсы перед идущим поездом. И, конечно же, что он был против насилия. Джуит сказал:

— Может, я и дебил, как ты говоришь, но я хорошо помню, почему прошлым летом мы пошли и стали на учёт. Если ты не делаешь того, что они говорят, они сажают тебя в тюрьму. Это закон. Если, конечно, ты не отказываешься по политическим или религиозным убеждениям. Есть они у тебя?

Ты можешь сказать, что веришь в Бога. Я в него не верю. — Тогда тебе надо бежать. Куда ты отправишься?

— Никуда. Я скажу им, что я голубой.

Теперь Джуит уставился на него.

— Ты не можешь!

— Почему это? Ведь это правда, разве нет? — Джой издал хриплый и несчастный смешок. — Голубых в армию не берут.

— Но все узнают. Твои родители…

Джой помотал головой.

— Это незаконно. Они не имеют права сообщать родителям. Никто не будет знать. Кроме тебя. — Он нахмурился. — Что с тобой? Чего ты споришь? Хочешь, чтобы я пошёл убивать людей?

— Мне придётся пойти, — холодно сказал Джуит.

— Ты можешь сказать им тоже самое.

На перекрёстке, свободном от машин, как и во всякое другое воскресенье, Джой приостановил фургон, а затем повернул на дорогу, ведущую к подножью.

— Останься со мной. — Он посмотрел Джуиту в глаза. — Я не хочу, чтобы ты уходил.

Впервые Джой говорил с Джуитом в таком духе, и Джуита это тронуло. Глаза его наполнили слёзы, и он отвернулся. Только страх смерти заставил Джоя признать, что Джуит ему небезразличен. Почему это случилось только сейчас, когда уже слишком поздно?

— Я не могу этого сделать, — сказал Джуит.

Теперь он стоит вместе с Молодым Джоем на кухне в пекарне. Кажется, что кухня стала меньше, чем была тогда, счастливым летом сорок первого, меньше, но просторнее и гораздо ярче. Не изменились только горячий воздух и вкусные запахи. Когда он работал здесь вместе с Джоем, длинные столы, на которых тесто заливали в формы, были оцинкованными. Дверцы духовки были тёмными. В них были вставлены небольшие толстые двойные стёкла, края которых стали бурыми от жара, шедшего изнутри. Полки, на которых остывал хлеб, были деревянными, а их подпорки — эмалированными.

Теперь всё из нержавеющей стали. Рядом с духовкой ряды разноцветных кнопок, с помощью которых можно регулировать температуру и время выпечки. Мигают электронные табло с красными цифрами. Пищат сигнальные устройства. Молодому Джою не приходится так забивать себе голову, как приходилось ворчливому Герману — что, в какой духовке и когда испечётся. Не нужно помнить рецептов. Сколько нужно муки, дрожжей, сахара, молока, ванили и сахарной пудры рассчитывает компьютер. Если бы Джуит мог сейчас что-нибудь чувствовать, он бы ощутил разочарование. Он же мечтал делать что-то своими рукам, не так ли? Однако на этот счёт он не испытывал особенных чувств. Ему не давали покоя те чувства, которые он испытывал сорок лет назад.