Год кометы и битва четырех царей

— Ему это не понадобилось! Он догадался о том, что другим не приходило в голову. Целый час бегал вокруг башни под дождем, озаряемый вспышками молний, и выкрикивал ломбардские женские имена. Наконец, выбившись из сил, прежде чем упасть в грязь и умереть, вспомнил еще одно имя: «Ивонна-а-а!» И из чрева башни донесся отклик, словно зазвенела чаша из лучшего саксонского хрусталя: «Да-а-а!» и тут башня раскололась на две равные половины, и Лукино протянул руку Ивонне. Посадил красавицу на круп коня позади себя и поскакал в ночь. Ивонна склонила головку на плечо Лукино. Под утро они въехали в лес, где стоял густой туман, и вдруг Лукино хватился Ивонны, так как плечам его стало холодно, их больше не грели горячая кровь и пышные волосы Ивонны. Она пропала. Много дней искали ее в лесу. Я говорю «искали», ибо юноша столько раз звал: «Ивонна! Ивонна! Ивонна!», что конь его выучил это имя и помогал седоку звать возлюбленную. Прошли годы, а может — века. Говорят, Лукино делле Фьоре делла Кьяранотте до сих пор ищет Ивонну в том лесу. Наука объясняет исчезновение красавицы тем, что она была соткана из тумана и в туман обратилась. Правдивость этой истории может подтвердить лесное эхо в тех краях: что ни крикни, оно ответит: «…онна-а-а!» А второе доказательство — старая башня, словно мечом разрубленная надвое. Рассказывают, будто стены башни изнутри были оклеены перьями и пухом, но теперь от них ничего не осталось — одни почерневшие камни. В трещинах растет валериана.

— Значит, имя женщины, произнесенное с любовью, может расколоть каменную башню?

— И клетку из прутьев тоже!

Паулос отступил в глубь зала, остановился перед большим круглым зеркалом. Распростер руки, и сердце его замерло.

— Мария!!!

Ивовая клетка для ученых голубей, которую смастерил Макарони, дрогнула, стойки упали, все узлы распустились, и она раскрылась, как цветок, на одинаковые лепестки. Белые прутья легли к белым, розовые — к розовым. Мария, одетая в голубое платье, осталась висеть в воздухе. Майский ветерок подхватил ее, как нежный лепесток цветка вишни, и бросил в объятия Паулоса. Казалось, в воздухе носится множество губ, но губы влюбленных легко нашли свою пару. Сами по себе начали открываться все двери, с другого конца города донеслась тихая музыка. Остановился маятник часов, он был выполнен из позолоченной бронзы в виде переплетения роз, обрамлявших фарфоровый овал, где была изображена старуха, которая, сидя у очага, пряла нить. Нить веков и судеб.

О подобных вещах нужно рассказывать именно так, в туманной и фантастической манере. Город живет своей жизнью в будничных делах и заботах, но в каком-то его потаенном уголке кто-то по капле роняет только что полученный благоуханный нектар. А люди снуют по улицам и площадям, здороваются друг с другом, ходят по лавкам, где покупают обувь, апельсиновый джем, патроны и порох, духи, десертное вино, бумагу и конверты, оливковое масло, золотые кольца, бараньи отбивные и все прочее; консулы в зале заседаний, склонившись над донесениями, обсуждают целесообразность строительства еще одних ворот в городской стене; комиссар по делам иностранцев спрашивает у торговца ножами:

— Национальность?

— Немец.

— Религия?

— О, музыка!

Слуга вносит граммофон с огромной трубой, раскрашенной зелеными и розовыми полосами. Крутит ручку, кисточкой снимает пыль с иглы, и пластинка начинает крутиться.

— Седьмая[18]!

Торговец ножами снимает цилиндр и становится на колени. Комиссар по делам иностранцев скрепя сердце слушает. Когда пластинка кончилась, он хотел сказать, что под эту музыку не потанцуешь, но тут часы церкви Святого Михаила пробили двенадцать. Как же так? На его швейцарских — пять вечера!

— Что за фокус? — спросил он торговца ножами.

— О, музыка!

В школе для взрослых учитель истории рассказывает, как галлы изобрели бочку.

— Это наши предки! Изобретение бочки позволило выдерживать вина.

И он показал ученикам репродукцию барельефа II века, на котором была изображена большая лодка, груженная бочками; предполагается, что она идет вниз по реке, у кормила — мужчина с густой бородой.

— Возможно, это наша река! Наша Рона! Вглядитесь в рулевого! Разве и теперь в дни ярмарки не встретишь сотню таких же лиц?

Женщина, торговавшая кружевами и подшивками, разговаривала со стариком пасечником. Вокруг пузатых жестяных банок с медом вились мухи. Торговец чесноком разложил связки своего товара на каменной скамье и обмахивал лицо соломенной шляпой.

По улице Храмовников шел домой гарнизонный капитан. Он устал, наблюдая, как муштруют новобранцев. Остановился и поздоровался с помощником судьи, который в перерыве между допросами и опросами шел в рюмочную выпить оршада со льдом. Промчалась ватага мальчишек, пинавших тряпочный мяч.

— Люди будущего! — сказал капитан, он любил повторять полюбившиеся ему словечки из речей местных ораторов.