Год кометы и битва четырех царей

Дом Паулоса стоит на небольшой площади, он двухэтажный, с длинными балконами и огромной четырехугольной дымовой трубой, украшенной по углам каменными изваяниями псов. Много лет дом пустовал, пока Паулос не купил его у бывшей служанки синьора Макарони, которая жить в доме не осмеливалась и спала в сарае, где прежде хранились цапки, серпы, садовые ножницы, опрыскиватель и две ручные лестницы. Гвидобальдо Макарони был итальянским магом и чревовещателем, приехал в город, прослышав о чудесном источнике. Синьор Гвидобальдо одевался со вкусом; выходя на прогулку, поигрывал тростью со стеклянным набалдашником. Был он маленького роста и деликатного сложения, элегантно расшаркивался со всеми знакомыми, но дружбы не завел ни с кем. Иногда приходил на площадь у источника в сопровождении чернокожего слуги, стучал железным наконечником трости о каменные плиты мостовой, и вокруг него собиралась толпа. Он приподнимал цилиндр с двумя пряжками, приветствуя публику, потом касался набалдашником трости головы своего слуги, свистел — и изо рта негра вылетали два белых голубя. Тогда он протягивал трость голубям, чтоб они на нее сели, снимал их левой рукой и запихивал в карман. Раскланивался перед публикой и уходил, негр следовал за ним. Когда Макарони умер, негра нашли на столе со вскрытой грудной клеткой — это была механическая кукла на пружинах. После смерти фокусник вырос не меньше чем на две пяди. Умер он в ванне, откуда его извлекли, чтобы обрядить, но все его сюртуки парижского покроя — бордовые, темно-коричневые, цвета морской волны — оказались ему малы. Пришлось завернуть тело в саван. Его голуби так и норовили залезть к нему в гроб, пришлось запереть их в клетку. Они не принимали ни пищи, ни воды и через несколько дней околели. Когда выносили тело, в доме послышался грохот, а из трубы повалил густой красноватый дым и шел два часа подряд, хотя печь в доме не топилась. Пока комиссар по делам иностранцев производил опись имущества, по лестнице, громко топая, поднимались и спускались какие-то невидимки. Макарони завещал дом служанке, уроженке Лиона, которую нанял как прачку, но в конце концов она стала оказывать ему и все прочие услуги. Фелиса — так ее звали — получила в наследство также пса по кличке Тристан. Пес этот был не простой: он сидел под яблоней, посаженной Макарони, которая ежегодно давала одно только яблоко, а созревало оно двадцать первого сентября. Пес сидел под яблоней и дожидался, когда яблоко упадет, подхватывал его на лету и нес хозяину, тот его сразу съедал. Макарони приглашал в свой сад жителей города посмотреть, как все это происходит. Зрителям приходилось порой дожидаться целый час, но игра стоила свеч. Макарони съедал мякоть и показывал публике огрызок.

— Giovinezza, primavera di bellezza[7]! — напевал он при этом.

Сердцевиной яблока он натирал себе щеки — и тотчас разглаживались все морщины, образовавшиеся за год. Доставшись Фелисе, пес продолжал службу, и по городу пошли слухи, что бывшая служанка откусывает от яблока лишь небольшой кусочек, и то ей хватает, чтобы продлить свою жизнь, а остальное продает некоей богатой старухе и девке по прозвищу Кукла из заведения Калабрийки, бывшей кондитерше, — и та, и другая не стареют. Тристан ловил яблоко на лету, даже когда ослеп от старости.

Вскоре после того как Паулос купил дом, не побоявшись поселиться в нем, в один и тот же день и час умерли Фелиса и Тристан. В тот год яблоко не созрело: бурое пятно гнили захватило его целиком. Вместо яблока Паулос повесил на ветку дозревающий апельсин.

«Надо помочь природе, чтобы жизнь продолжалась», — сказал он себе.

Предки Паулоса жили в городе с незапамятных времен, и у него было здесь немало родственников. Он любил летним вечером сидеть на городской стене в том месте, которое называют Батареей. За его спиной торчали колокольни церквей, виднелись черепичные крыши, разделенные зеленью садов, где росли на клумбах ноготки и валериана, а на задах тянулись огороды; он слышал невнятный говор, доносившийся с площади у источника и прилегающих к ней улиц, стук плотницких топоров и удары молотов о наковальни. Где-то ржали лошади. А перед ним простиралось поле, блестела излучина реки выше моста, на том берегу чередовались кукурузные и картофельные поля, на склонах холмов зеленели виноградники, за ними шли дубовые, каштановые и буковые рощи, а еще выше — лысые склоны увенчанных снежными шапками гор. Глядя вдаль, Паулос думал о том, что за горами лежат другие страны, моря, острова и дороги, которые в вечерней тишине как будто рассказывают запыленными устами о тех краях, куда они ведут.

II

Паулос лишился матери в младенческом возрасте. Помнил лишь ее взгляд и ласковую улыбку — он вдыхал их вместе с воздухом, пока не засыпал.

Отец его умер года через два после смерти матери, но его Паулос не помнил совсем.

— Как же так? — спрашивал его опекун Фахильдо. — Отца не помнишь? Не помнишь черноусого мужчину с двухстволкой и его собаку, пойнтера по кличке Мистраль? Куда же ты смотрел?